А я, как могла, пыталась выглядеть храбрее, чем есть на самом деле.
– От тебя пахнет биокожей, – выдал вдруг.
От удивления я распахнула глаза. Учуял?! Но наклейка совсем новая! И она не должна пахнуть.
– Э-это на спине, – прозаикалась, отчаянно надеясь, что мое объяснение удовлетворит альфу. – Там…
– Покажи.
Во рту почудилась противная горечь.
Я не любила показывать шрамы. Как не любила вспоминать о них и о том, с чьего молчаливого согласия их получила. Наверное, тогда, на Скамье Благости, и началось мое прозрение. Но совсем не то, которого добивалась Община.
И сейчас мне больше всего на свете хотелось отказаться, но я ведь подписала контракт. А еще не хотела злить альфу.
Глубоко вздохнув, я подалась назад, и господин Урсулов наконец-то отпустил мой подбородок.
Молча развернувшись, я принялась воевать с кнопками на горловине платья.
Чем быстрее это закончится, тем лучше.
Неловко стащив ткань с плеч, я застыла, давая альфе возможность разглядеть.
Мужчина ступил на шаг ближе. Я всей кожей чувствовала, как его взгляд скользит по обнаженным печам и позвоночнику.
– До пояса, – скомандовал альфа.
О, Всевышний! Как же это неловко. Но нужно исполнить. Все равно альфа видел меня почти без одежды.
Негнущимися пальцами я потянула ткань ниже.
Но как только остановилась, спину обожгло чужим прикосновением!
Наверное, я перестала дышать. И вообще воспринимать реальность. Не люблю, когда касаются шрамов! Терпеть этого не могу! Но пальцы альфы скользнули вниз, и… ничего не произошло.
Никакой тошноты или мерзкого озноба.
По коже словно водили нагретыми камешками. Приятно-горячими и слегка шершавыми.
Я замерла, внимательно прислушиваясь к ощущениям.
Такого не может быть! Даже в ванной я с трудом использовала мочалку, чтобы обтереть спину. Лишний раз не прислонялась к стене, спала на боку и вообще избегала всего, что может напомнить мне о шрамах. А Урсулов так просто сломал это табу, словно его и не было!
Невозможно!
За бесполезными попытками понять реакцию тела я не заметила, как мужчина остановился.
По коже чиркнули острые когти, и альфа с легкостью подцепил краешек искусственной кожи и потянул вниз.
У меня внутри все так и оборвалось.
– Господин…
– Молчать, – цыкнул Урсулов.
Голос пропал, словно его вообще не существовало.
Накладка отслаивалась дюйм за дюймом, являя взгляду мужчины рваное «великолепие».
– Плетка? – так же равнодушно осведомился альфа, а мне достало сил лишь кивнуть.
Да, плетка. До сих пор слышу в кошмарах этот противный свист, а еще ненавистный голос, читающий молитвы.
Но хуже всего было даже не это, а огромные, полные искренней веры
