согласен, – сообщает она. – Но никакого уродства, доктор. Сделайте его изящным.
– Только лучшие шрамы, – посмеиваясь, говорит сестра и откидывается в кресле.
На усовершенствование рубца Рафи уходит целых десять минут. Похоже, сделать изящный шрам гораздо сложнее, чем полностью убрать его.
Сестра прекрасна, как и всегда, но дефект на ее лице кажется для меня неким напоминанием. Мне следовало быстрее добраться до нее или заметить убийцу прежде, чем тот откроет стрельбу.
Закончив операцию, доктор Ортег переводит на меня обеспокоенный взгляд – теперь ему придется заняться мной.
Сделать точно такой же шрам.
Он берет бутылочку медицинского спрея.
– Стойте, – говорю я.
Все взгляды обращаются ко мне. Обычно я не отдаю приказы. Для этого я родилась на двадцать шесть минут позже.
– Дело в том… – Сначала я не могу сформулировать причину, а потом до меня доходит. – Рафи, это же ведь больно, да?
– Летящие в лицо осколки? – смеется она. – Очень.
– Тогда мне тоже должно быть больно.
Присутствующие изумленно смотрят на меня как на контуженую. Но Рафи выглядит довольной. Ей нравится, если я создаю проблемы, хотя обычно это ее задача.
– Фрей права, – говорит она. – Мы должны быть одинаковы – изнутри и снаружи.
Комната обретает резкость – у меня в глазах стоят слезы. Так здорово, когда наши с Рафи мысли сходятся, пусть мы в конечном итоге и должны стать противоположностями.
– Изнутри и снаружи, – шепчу я.
Доктор Ортег качает головой.
– Я не вижу причин делать это без анестезии.
Потом он смотрит на Дону Оливер.
– Кроме одной – это гениально, – произносит она. – Молодчина, Фрей.
Я улыбаюсь ей в полной уверенности: сегодня – лучший день в моей жизни.
Меня даже не расстраивает тот факт, что она не спрашивает у нашего отца разрешения на то, чтобы причинить мне боль.
Ущерб
Спустя полчаса мы с Рафи сидим одни в нашей комнате, на ее кровати. Экран уолл-скрина[1] сестры переведен в режим зеркала, в котором виднеются наши отражения.
Свет приглушен из-за пульсации у меня в голове. Доктор Ортег трижды переделывал мой шрам, пока тот не стал похож на рубец Рафи.
До самого конца операции я не разрешала ему использовать медицинский спрей. Мне хотелось ощутить то же, что чувствовала моя сестра: острую резь разрываемой кожи, теплые струйки стекающей крови. Стоит нам прикоснуться к своим шрамам, как мы мгновенно вспомним одну и ту же боль.
– Мы выглядим потрясающе, – шепчет она.
Рафи всегда так отзывается о нашей внешности – во множественном числе. Словно с моим упоминанием это не будет походить на хвастовство.
Быть может, так оно и есть. Ведь наша
Уолл-скрин – настенный экран.
