Давида Фридриха. К тому же, сквозь безупречную технику в полотнах Вениамина можно было разглядеть сильную личность, которая пытается проложить собственный курс в океане живописного искусства и бесстрашно замахнуться на соперничество с предыдущими поколениями выдающихся мастеров.
Поднявшись по ступеням крыльца, Александр отворил дверь и оказался в фойе, оформленном с претензией на шизофренический модерн, где тотчас увидел приятеля, который беседовал с каким-то колоритным бородачом. Он приблизился к ним и остановился, стараясь не мешать, однако беседа, по-видимому, уже иссякла, бородач попрощался и отошел, а Вениамин, подхватил друга под локоток и потащил в выставочный зал, где с видом знатоков прохаживались первые посетители выставки.
Зал имел форму параллелепипеда, не слишком широкий, но достаточно длинный. Причем освещение, как невольно отметил Александр, оставляло желать лучшего. Однако, к его удивлению, а он всегда был немного снобом, работы местных художников производили хорошее впечатление своим разнообразием и бьющей через край фантазией. А именно наличие фантазии он считал самым ценным в литературе и художественных работах. И еще – внутреннюю силу. Тот невидимый энергетический заряд, который творец вложил в свое произведение. Переходя от картины к картине, он внимательно изучал каждое полотно, стараясь проникнуть в замысел создателя. Что-то нравилось больше, что-то меньше, что-то останавливало надолго, притягивая своей – нет, не красотой, но внутренним подтекстом, через который проявляется душа художника, а не только его ремесло.
– Ну, как тебе мои работы? – нетерпеливо спрашивал Вениамин, мешая другу рассматривать полотна других художников. – Стоящие, или обычные ремесленные поделки?
– Ты ведь знаешь – я не фанат живописи, – осторожно начал Александр. – По-моему здесь много любопытных работ. Что касается твоих… Я не критик, не могу досконально разбирать твое живописное мастерство, плотность мазка, палитру, идею и пр. Я смотрю, как дилетант: нравится, не нравится, хочется, пройдя весь зал и осмотрев экспозицию, снова вернуться к определенным работам, или ничто меня глубоко не затронуло. Ну, так вот. К твоим работам мне захотелось вернуться. Уж не знаю почему. Чем-то они цепляют, будоражат, притягивают. Хотя… у тебя там черт знает что наворочено, вне всякой логики нормальной. Но при этом – интересно, оригинально, захватывает. Не могу рационально объяснить, только на уровне интуиции.
– Объяснить? Лучше?! Да лучше просто невозможно, – Вениамин буквально сиял. – Ты мне сейчас такой бальзам на душу пролил. Даже не представляешь, насколько правильно сказал. Захотелось снова вернуться – это главное, этим все сказано.
Глядя на восторженного приятеля, Александр невольно подумал, что недаром имя «Вениамин» переводится с древнееврейского как «счастливый мальчик». Воистину, он умеет быть счастливым. Да и везунчик по жизни, ей-богу! И тут же мысленно перебил себя: никакой он не везунчик. Все ему
