вошла внутрь, и некоторое время на этаже было тихо. Лавиния Бекхайм, Мардж, Эффи и Мамаша Бенни – все одновременно приоткрыли двери и принялись с азартом вслушиваться в невнятное бормотание, доносившееся из гримёрки Имоджен. Эдди стоял у окна и от волнения сжимал и разжимал ладони, не зная, как ему поступить, если послышатся звуки потасовки или крики о помощи. Кого в этом случае он должен защищать? Имоджен, с которой его связывала артистическая солидарность и три года, проведённые бок о бок на театральных подмостках? Или же Люсиль, вокруг которой, казалось, сам воздух накаляется и вибрирует, словно над неукротимым пламенем? Не успел Эдди честно признаться себе, что, подобно отважному герою из рода Муциев, чаявшему великой славы и мало ценившему плоть, готов пожертвовать на этот огненный алтарь не только правую руку, но и всего себя целиком, как дверь гримёрки открылась, и Люсиль вышла в коридор. Остановившись напротив застывшей на пороге Имоджен Прайс, она победно расхохоталась.
– О, будь уверена, я всё тебе верну стократно! – пообещала она и улыбнулась особенно сладкой улыбкой. – Только вот это случится тогда, когда ты не будешь ожидать, милая Имоджен. Я же всё время буду настороже, и ты больше не сумеешь застать меня врасплох. Конечно, я ведь могу и передумать, так что на твоём месте я была бы очень, очень вежливой. Слишком многое на кону, правда, дорогая? Ты так долго к этому шла… Будет досадно, если все усилия окажутся тщетными, не правда ли? – Люсиль послала растерянной Имоджен воздушный поцелуй, повернулась на каблуках – её позабавило, как в ту же секунду одновременно захлопнулись все двери на этаже – и не спеша направилась к своей гримёрке.
Эдди, чья защита не понадобились ни одной из участниц несостоявшегося поединка, не успев осознать, что делает, двинулся за ней в надежде, что слова поддержки ободрят её и утешат, но его жестоко отвергли. В силу житейской неопытности и поглощенности собственными чувствами он не учёл, что Люсиль Бирнбаум относится к тому типу женщин, что лучше возденут противника на копьё или переедут колесницей, чем будут предаваться унынию и лить слёзы в тиши своей гримёрки. Внутри у Люсиль, будто олово в тигле, плавилась ярость, и щёки её пылали вовсе не румянцем стыда оттого, что все в зрительном зале увидели какого цвета её подвязки, а чистым пламенем жажды отмщения.
Услышав за спиной робкие шаги Эдди, она обернулась и дала волю чувствам. Этот тюфяк с лицом и телом мускулистого боттичеллиевского ангела успел до смерти ей надоесть. Поначалу он и его робкие ухаживания забавляли её, позволяя отвлечься от забот, и она даже немного подыгрывала ему, но с каждым днём он всё больше действовал ей на нервы.
– Что тебе нужно?! – она обернулась, и Эдди отпрянул от неприкрытого насмешливого презрения в её взгляде. – Да сколько же можно за мной таскаться, господи? – Люсиль закатила глаза, демонстрируя, что сил её нет больше это терпеть. – Что ты вечно мычишь как телёнок? Отстань от меня, слышишь?! Не смей за мной ходить!
