то и дело окуная большой палец во влажную губку, отсчитывает хрустящие купюры, а ипподромные приятели одобрительно хлопают его по спине и поздравляют с небывалым выигрышем.
– Я верну, Арчи, не сомневайся, я всё верну, – Джонни долго тряс его мягкую холёную ладонь, чувствуя к старику такую сильную признательность, что чуть было не попросил рассказать историю о Дэне Лено, который якобы много лет назад похвалил его комический номер, но, слава богу, вовремя одумался. – У меня скоро сыграет одно небольшое дельце, и я сразу же полностью расплачусь с тобой.
– Эх, молодёжь, – Арчи снисходительно покачал головой. – У вас одни сплошные дела, а жить когда вы будете? Вот, посмотри на меня! – он незаметно раздул щёки, чтобы усилить сходство с Эдуардом, и пригладил усы. – Я уже не так молод, как раньше, но по-прежнему полон сил и жизненной энергии! Я выступал на одной сцене с Маленьким Тичем и Вестой Тилли! Делил гримёрку с Джорджем Роби и Альбером Шевалье! Но никто! никто не может сказать, что Арчибальд Баррингтон сдулся! Я ещё таким, как ты, могу фору дать!
…Он долго ещё рассуждал о прежних временах, когда девушки были сплошь хорошенькие, а публика умела по достоинству оценить комический номер, постепенно вновь скатываясь к воспоминаниям о том, как в него была влюблена восходящая звезда Голливуда (без имён, мой мальчик, без имён, мы ведь с тобой джентльмены), а сам он в то же самое время разрывался между двумя актрисами из Друри-Лейн. Джонни же, который больше не вслушивался в поток нафталиновых баек о временах, когда его и на свете-то ещё не было, в мечтах уже видел себя владельцем успешной киностудии, или, на худой конец, заводчиком скаковых лошадей.
Однако в этот час только они вдвоём и предавались приятному отдыху. Пока Арчибальд Баррингтон сдувал пыль с блистательного прошлого, а Джонни Кёртис лелеял мечты о сияющем будущем, под ними, на втором этаже театра «Эксельсиор», где находились гримёрки актрис, вспыхнул новый скандал, который по силе отличался от недавнего так же, как короткая летняя гроза отличается от извержения вулкана.
Глава третья, в которой Оливия Адамсон обзаводится жильём на Аберкорн-плейс и получает письмо
Сент-Джонс-Вуд – не самый фешенебельный район Лондона, однако до трущоб Уайтчепела и Бетнал-Грин ему тоже далеко. В основном здесь живут служащие контор и банков, люди искусства, младшие клерки из Сити, преуспевающие аптекари, галантерейщики, зеленщики, продавцы готового платья и прочие лавочники из тех, у кого неплохо идут дела, а также молодые семьи с детьми, ценящие уют старых домов террасного типа и возможность иметь крошечный, размером с носовой платок полисмена, но всё же собственный садик.
Поутру в воскресенье те, кто живёт в непосредственной близости к церкви Святого Марка (где, к слову, можно насладиться видом великолепных мозаик Сальвиати), принаряженные и воодушевлённые, заполняют Гамильтон-Террас, Аберкорн-Плейс и близлежащую Лиссон-Гроув. В толпе слышится детский смех и отголоски разговоров
