неукротимостью в мечевом бою, что, судя по его архитектурам, тяготел к прекрасному. Росту же был ниже среднего.
– Все-таки лишнего лучше не городить, – заметил я. – Здесь не тот случай.
Незавидная, но великая участь.
Хазин отмахнулся.
– Случай всегда тот, – сказал он. – Всегда. Вить, чего ты дергаешься-то? Материал кое-какой есть, городок вроде симпатичный – считай, полдела сделано.
Полдела да. Текст, правда, не идет, но это в локфике случается.
– Или это… – Хазин ухмыльнулся. – Старые раны болять? Дым отечества?
– Не болять, – ответил я. – И не дым. Поехали лучше.
Хазин повесил камеру на бок, завел двигатель, «шестерка», скрипя, двинулась по Типографской.
– Надо работать по обычной схеме, – рассуждал Хазин. – От славного прошлого к славному будущему. От дегтя к предприятию «Музлесдревк», от старой водокачки к новой водокачке. И не забываем ершей!
Хазин указал на плакат с гербом, украшающий стену типографии. Ерш на плакате выглядел весьма себе рококо. А Хазин пребывал в хорошем настроении.
– Мне кажется, что роль ерша у нас недооценена, – рассуждал он. – Собственно, вспоминается «Сказ о Ерше Ершовиче», ну и еще что-то там… А зря. С ершом можно в принципе работать. Хотя наш народ, конечно, больше любит мышь.
– Наш народ любит мышь? – удивился я.
– В широком смысле да. – Хазин притормозил, сделал несколько снимков холодным фильтром: гостиница, сбербанк, «Хозтовары», «Парикмахерская». – В том же противостоянии мыши и кота народ отождествляет себя, безусловно, с мышью. Мышь – это маленький человек, Акакий Акакиевич. Кот же – стихия насилия, власть, империум, погром. И народ едет в тот же Мышкин и с вызовом покупает красную глиняную свистульку, потому что народ – стихийный бунтовщик. Читай Пушкина, там про заячий тулуп и мосье Швабрина.
Уолт Дисней, подумал я. Швабрин, кажется, сволочь, после обеда Хазин, случается, утомителен.
– Тогда покровитель Мышкина – Уолт Дисней? – спросил я.
Хазин задумался, проверил вспышку, двинулся дальше.
– Надо, кстати, подкинуть им идею, – рассуждал Хазин, руля. – Пусть мышкинская мэрия бьет челом в «Маус Хаус», как там… «не растекаясь мысью по древу, вычерпнет Дон своими шеломами…».
Я с сомнением хмыкнул.
– Только не говори, что по древу можно растекаться мыслью, – сказал Хазин.
– Но и мышью тоже растекаться нельзя, – возразил я.
– Мысью как раз можно. Знаешь, есть такие лесные древесные мыши, мелкие, но чрезвычайно шустрые, меня такая в детстве укусила… Мысь, короче. Слушай, я понял! В русской культуре нет сказок про мышей!
– И что?
Заныли зубы и голова. Хазин не унимался.
– И вот почему. Мышь – безусловный носитель протестантской парадигмы, – вывел Хазин. – Несколько отстраненный элемент, чуждый. Мышь крадется вдоль стен и крадет
