наряду с мерным пульсом и сангвиническим темпераментом, составляет необходимую черту всякого игрока, стремящегося к выигрышу.
А Бонд был прирожденным игроком. Ему нравились шелест тасуемых карт и тот неизменный затаенный драматизм, что чувствуется в неподвижных фигурах, окружающих крытые зеленым сукном столы. Он любил солидный, продуманный комфорт игорных залов и зон отдыха, мягкие подлокотники кресел, бокал шампанского или стакан виски под рукой, ненавязчивую предупредительность обслуги. Ему импонировала беспристрастность игральных карт и шарика рулетки – и при всем том их вечная предвзятость. Он с удовольствием ощущал себя одновременно актером и зрителем; сидя в своем кресле, сопереживал драмам других участников и вместе с ними принимал решения, пока не подходил его черед произнести роковое «да» или «нет». И притом всегда помнил, что вероятность успеха – пятьдесят на пятьдесят.
Но самое главное, ему нравилось, что вся ответственность лежит на нем одном. Лишь самого себя он мог поздравить или отругать. Удача была его служанкой, а не госпожой. Везение следует просто принимать, пожав плечами, и выжимать из него все до последней капли. Однако надо уметь отличить фарт от якобы нащупанной стратегии, ибо самое страшное для игрока – счесть невезением плохую игру. А удачу во всех ее проявлениях нужно любить, а не бояться. Бонду Фортуна представлялась красавицей, которую можно окружить нежным поклонением или взять силой, но ни в коем случае нельзя покупать или преследовать. Впрочем, он откровенно признавал, что ни карты, ни женщины еще ни разу в жизни не заставляли его страдать. Однажды – и он смирился с этим как с данностью, – либо любовь, либо удача все же поставят его на колени. Бонд знал, что, когда это случится, его отметит то же роковое клеймо, которое он так часто видел на других, – готовность оплатить долг еще до проигрыша, отказ от веры в собственную непобедимость.
Но в тот июньский вечер Бонд, пройдя через общий салон, входил в salle privée с ощущением полной уверенности в себе, в приятном предвкушении того, как он вскоре обменяет миллион франков на фишки номиналом пятьдесят тысяч и займет место рядом с chef de partie за рулеточным столом номер один.
Бонд попросил дать ему список номеров, которые выпали за последний сеанс, начавшийся в три часа дня, и внимательно изучил его. Он всякий раз обязательно просматривал статистику, хотя понимал, что каждый поворот колеса рулетки и каждое попадание шарика в пронумерованную ячейку никак не связаны с предыдущими. Он знал, что игра начинается заново всякий раз, когда крупье правой рукой берет шарик слоновой кости, той же рукой толкает одну из четырех рукоятей, запуская колесо по часовой стрелке, и, наконец, все той же правой рукой бросает шарик на внешний обод колеса в направлении, противоположном вращению.
Совершенно очевидно, что этот ритуал, так же как и мельчайшие детали устройства рулетки, разрабатывались и совершенствовались годами, поэтому ни мастерство крупье, ни какие бы то ни было дефекты колеса не способны повлиять на выбор маленького
