в своей жизни ситуацию, когда придется прятать мертвое тело. Всегда подспудно держал в уме возможность такой – или похожей – ночи, прекрасно знал про себя, что законный путь отметет, не рассматривая, и искал надежный способ избавиться от так или иначе опасного трупа. Однажды, восемь лет назад, ему такой способ любезно подарили, и он, как выяснилось, держал его не в каком-нибудь дальнем темном закоулке подсознания, откуда и под гипнозом не всегда вынешь, а очень близко, почти на границе осмысленности, чтобы при экстренной надобности долго не копать… Арс вернулся на водительское сиденье – дождь понемногу иссякал, но окраинная, полудеревенская улица, была темна и пустынна – лишь чуть-чуть подумал, стиснув пальцами виски, – и вспомнил.
Восемь лет назад он единственный раз погостил у одногруппника в загородном доме – чуть подальше, в Пушкиногорском районе. Одногруппник, когда-то совершенно безбашенный, юркий, как гадюка, парень, сразу после диплома рванувший военным корреспондентом в Чечню и лишь чудом не сложивший там голову в первый же день, неожиданно превратился в заплывшего чиновника от журналистики с брезгливо выдвинутой нижней губой, совершенного обывателя – с такой же важной и надменной супругой с башней на голове и в тяжелых квадратных очках. Их новый каменный дом с обширным балконом был настолько респектабельно-одиозен, что даже трудно было позавидовать, хотя именно в расчете на это пара нудно водила гостей по всем кричаще отделанным и обставленным помещениям. Они с Евой, помнится, испугались, что и обед предстоит в чопорной гостиной с изразцовым камином, за массивным столом, накрытым хрустящей белой скатертью, но нет – хозяева все же додумались до демократичного пикника, который планировался ими у реки, в тошнотворно, как на картине девятнадцатого века, живописном месте у лилиево-кувшинковой заводи в соседней деревне. Туда приехали на хозяйском вместительном джипе – но в пункте назначения ждала жутковатая неувязка: у реки стоял желтый милицейский «козел» и еще – темно-зеленый очень мрачного вида фургон, а из воды как раз вылезал разочарованный водолаз, похожий в своих неуклюжих на суше ластах и тугой черной резине на речное чудище. Он вытащил изо рта пластмассовую трубку, сплюнул, сделал несколько глубоких вдохов и сообщил ближайшему милиционеру: «Гиблое дело. Не могла она, что ли, там, ниже по течению, утонуть? Тогда мы бы ее под теми корягами нашли – видите? А кто здесь тонет – того в омут вон за тем камнем утягивает. Он вообще бездонный, говорят. Туда все, что на полкилометра выше по течению утонуло, тащит – и, главное, никто не всплыл еще ни разу. Там одного ила и мусора всякого лет за …дцать до фигища. Тут спецтехника нужна, своими силами не справимся. Помню, лет пять назад одна шишка из области поддатым на рыбалке утонул, так, когда его все-таки вытащили, то вместе с ним – еще девять неопознанных покойников, от которых только черепа остались, одна корова, несколько овец и четыре немецкие каски… Недаром деревня эта – Погребенье. И зачем было старое название возвращать? Звали бы, как при коммуняках, Дзержинкой
