то али нет, Полина не знала, да только старухи так сказывали, а традиции предков чтить надобно, таков закон. Тем паче тут, в деревне, все на виду. А Полина на особой примете, и так про неё невесть что городят, и пустоцветом кличут за спиной, и ведьмой, и проклятой, а всё потому, что все её пятеро детей, которых народили они с мужем Гаврилой, умерли почти сразу после рождения.
Отчего было то, не знала Полина, не ведала, ведь нарождались все её детки в срок, тяжёлыми горячими свёртками ложились в её руки. Спеленатые туго повитухою в чистые пелёнки, припадали жадно к материнской груди, молоко пили, силу её брали, а на вторые сутки засыпали мёртвым сном в своей зыбке. Да и откуда ей было знать про то, что ещё в день их свадьбы прокляла их завистница Дунька, которая на Гаврилу глаз имела, да не женился он на ней, не легла она ему на сердце – вздорная, крикливая, пустобрёхая. Выбрал он себе в жёны Полину – тихую, рассудительную, добрую, да спокойную нравом. Дунька же, узнав о том, кинулась в лесную чащу, где на топях болотных, вдали от жилья человеческого, жила колдунья поганая, что делами занималась мерзкими – детей из утробы материнской травила, кончину человеку насылала, любящих разлучала, да дружных ссорила навеки так, что доходило порой и до убивства. К этой-то старухе и заявилась Дунька, тяжело дыша и сверкая зенками от неистовой злобы, что душила её и переполняла душу. Колдунья, выслушав её, захихикала скрипучим смехом, от которого пламя в очаге заметалось-запрыгало, да по стенам тени поползли корявые.
– Э-э, лёгкой ты просишь для голубков мести, милая. Что смерть? – закаркала карга, – Ну, помрут они, дальше-то что? Они и после смерти своей вместе будут. А ты лучше вот как поступи, так-то ты им куда лучше напакостишь…
И мерзкая старуха надоумила-научила девку, что ежели не сможет Полина детей народить мужу своему, так тогда сильнее горе их будет во стократ, да не просто не сможет, а станут младенцы их помирать на второй день после рождения.
– Тогда сердце её разорвётся в клочья, жить будет, да мучиться, – хрипло захихикала мерзавка, – И муж её бросит. Кому пустоцвет сдался? Вот это месть так месть.
Разгорелись глаза Дуньки от радости, от предвкушения победы своей, и закивала она согласно головою, поблагодарила колдунью болотную, да приняла из рук её мешочек в котором лежали скрученные свечи, свитые корни да иглы острые.
– Добудешь волос её, подложишь в этот мешочек, а после прикопаешь его под их воротами, аккурат в самой середине, чтобы каждый раз, как станет она через них переступать, да во двор заходить, али со двора идтить, она через тот мешок перешагивала. Через то будет на ей проклятье.
Хитростью своей добыла-таки Дунька волосы заветные, с гребня, которым Полина косу причёсывала, в тот мешок сунула, да под воротами, как чертовка велела, и прикопала. Радости её предела не было, да только всему плата есть, и за Полинино горе тоже своя цена была. Запросила колдунья у Дуньки глупой жизнь первенца её.
– У тебя всего одного не станет, а у неё
