я приблизился, приласкал ее, обнял, простерся у ее подножия. Опустившись на мягкое ложе подгнивающих игл, я бодрствовал, не находил себе места, коченел. Пусть мне хотелось уйти – ее власть предписывала мне остаться. Она держала меня в своих тенетах. И только раздиравший мои внутренности голод высвобождал меня из ее цепких объятий.
Я не осознавал влияния, которое она оказывала, покуда одно происшествие не просветило меня.
Когда я направлялся под ее сень, какая-то рыжая молния мелькнула у меня под ногами: на прогалине резвился возбужденный сияющим светом бельчонок. Заинтересовавшись, я последовал за ним – странно, но мне никогда прежде не случалось увидеть белку и не начать охоту на нее, как если бы древняя часть меня вновь вспоминала свои рефлексы. Ничуть не оробев перед величием сосны, зверек вспрыгнул на ствол, уцепился своими коготками и, помахивая пушистым хвостом, заскользил по коре, проворный, ловкий и верткий. Я тотчас же начал карабкаться за ним.
Увы, дерево отвергало меня. Мешала кора: она оказывалась то клейкой и вязкой, то шероховатой, занозистой и неровной, то рассыпа́лась под пальцами. Мне казалось, будто ветви специально отодвигаются, уходят у меня из-под ног, не даются в руки, так что я не могу до них дотянуться. Однако заметив белку, которая резво скакала надо мной, я продолжил подъем. Воспользовавшись довольно надежной развилкой в ветвях, я встал на цыпочки, опершись на какой-то внушительный шар, и слишком поздно понял свою ошибку: это было осиное гнездо! Оттуда вихрем вылетел рой – черный, яростный – и набросился на меня. Свободной рукой я отмахивался от крылатых насекомых, однако их полчище не отставало, жужжащие воительницы облепили мне лицо, грудь и ноги, некоторые вторглись даже в волосы. Они жалили, гудели, неотступно преследовали меня и непрестанно кусали, так что я едва не терял равновесия. Обезумев от боли и ужаса, я прилагал все силы, чтобы спуститься как можно скорее, я обдирал себе кожу, царапался, ранил пальцы и выворачивал лодыжки; наконец я спрыгнул на землю и упал, раскинув крестом руки. И в тот же момент оцепенел от пронзительного визга, а из голубого неба упала пунцовая стрела: возле меня о ковер сосновых иголок ударилась белка; она коротко застонала и с остекленевшим взглядом вытянулась.
Я бросился к реке и нырнул в нее, чтобы утопить метавшихся в моей гриве осатаневших ос. Мне пришлось довольно долго просидеть под водой, прежде чем узницы перестали шевелиться… Освободившись от них, с распухшей от укусов головой, я удрал к водопаду, чтобы унять зуд под ледяным душем. Придя в себя, я помчался на заросший подорожником луг, насобирал листьев в форме заячьих ушек, растер их между ладонями и наложил кашицу на свою волосатую шкуру; даже оглоушенный, я почувствовал мгновенное облегчение. После чего занялся поиском бесогонки, этих желтых цветков, которые питаются солнцем и отгоняют все тени[8]. Пройдя вдоль ручейка, я обнаружил их посреди солнечной лужайки, наполнил ими котомку и вернулся в пещеру. Там
Так называли зверобой за его способность прогонять нечистую силу: бесогонка отгоняла злых Духов, которые мешали человеку жить, будь то ночью (бессонница) или днем (меланхолия). Но Тибор также заметил, что зверобой залечивает раны от укусов насекомых, инфекций или ожогов; он научил меня использовать его заживляющие, противовоспалительные и антисептические свойства.
