вырубленные с лобной костью, я относил на станцию для продажи, а сам на другой же день возвращался к своему шалашу и продолжал охоту.
Много времени утекло с тех пор. Давно это было. Но я с удовольствием и с какой-то затаенной грустью вспоминаю это былое.
Картины и многие эпизоды таежной жизни встают передо мной и образы минувшего заслоняют настоящее и его осязаемую действительность. Один из этих ярких образов, резко выделяющихся на фоне дикой, первобытной тайги, я и хочу начертать.
Вечерело. Солнце скрылось уже за зубчатыми гребнями Лао-лина, и ночные тени протянулись по склонам хребтов и легли поперек глубоких ущелий. Жара спала, и живительная прохлада повеяла со дна сырой, заболоченной долины.
Разведя небольшой костер у шалаша, я занялся приготовлениями к предстоящему сиденью на солнце. Темнело быстро и я не заметил, как первые яркие звезды заискрились на побледневшем горизонте. Тишина была полная, только где-то далеко, далеко бухала выпь и в глубине соседнего ущелья изредка перекликались болотные совы. Я уже был готов и собирался уходить на ближайший солонец, как вдруг, неожиданно, до слуха моего долетели необычные здесь звуки человеческого голоса.
Я насторожился и; помня суровый закон тайги, схватив всегда заряженную винтовку, отбежал в противоположную сторону и стал за ствол первого попавшегося дерева. Крики болотных сов стали слышнее и чей-то низкий человеческий голос раздавался в ночной тишине. Ожидать пришлось недолго. Вскоре из темноты показалась высокая фигура человека с мешком за плечами. Постояв немного у опушки, незнакомец направился к моему шалашу и, сбросив грузный мешок у костра, выпрямился во весь свой гигантский рост.
«Эй! Кто здесь! Выходи!» – раздался низкий, громоподобный голос пришельца, и я сейчас-же узнал своего приятеля, промысловика охотника, Акиндина Бобошина, с которым не раз делил радость и горе в диких лесах Маньчжурии. Я вышел из своей засады и крайне удивил Бобошина своим появлением.
«Пенсе! Это ты!?» – вскричал он, гаркнув на весь лес и принимая меня в свои могучие объятия.
«Я здесь не один, со мной хунхузы, но ты не опасайся: это, «народ смирный и худа не сделают!» – проговорил он после взаимных приветствий и расспросов. Затем, приложив палец к губам, он издал звук, похожий на крик болотной совы, ему ответили тем же из чащи и, вскоре, мы были окружены толпой вооруженных китайцев.
«Вот, видишь-ли, я добыл панты и несу их на Хантахезу продавать; да по дороге встретил этих… Эй! Тун-Сан!» – обратился он к высокому хунхузу, отдававшему другим какие-то распоряжения. Обоюдного объяснения их на китайском языке я не понял, но судя по всему, промысловик, указывая на меня, делал ему какие-то наставления и указания, на что Тун-Сан отвечал только «Син! Син!..»
Хунхузов было человек пятнадцать. Одежда их отличалась опрятностью и однообразием. Вооружение также. Почти все были высокого роста, коренасты и хорошо сложены. Выражение глаз их поражало своей серьезностью и даже суровостью.
