в жизни меня не видел и присягнешь в этом перед любым, кто спросит.
– Охотно, сэр, – пробормотал он. – Охотно.
– Это тебе за молчание. – Я извлек кошель, хранившийся у меня за поясом после выезда из Лондона, и помахал им перед носом Генри. – Тут жалованье жандарма за три года.
Впервые – подобие улыбки.
– Ни звука не сорвется с моих уст, сэр. Душой клянусь. Пусть меня заберет Сатана, если я вру.
Наступил миг, которого я боялся с той самой поры, как начал охоту на единственного человека, если не считать Фиц-Алдельма, – человека, знавшего или подозревавшего о моей тщательно оберегаемой тайне. Все еще не отваживаясь совершить задуманное, я посмотрел на Риса. Парень, мрачный от подозрений, послал мне взгляд, в котором читалось: «Не верю я ему». Я снова посмотрел на Генри, который заискивающе улыбнулся.
Я подумал про Фиц-Алдельма и его неутолимую ненависть. Он не смирится просто так, если Генри изменит показания.
– У тебя жена и ребенок, – сказал я, благодаря Бога за то, что их нет в доме.
Сильный страх исказил его лицо.
– Да, сэр. Дитенку всего три месяца от роду. Наш первенец, мальчик. Они пошли навестить ее мать.
– Это близко?
– На другом конце города, сэр.
– Когда они вернутся?
– Только утром, сэр.
Я с огромным облегчением выдохнул и спросил:
– Они дороги тебе?
– Да, сэр. – Голос его дрогнул. – Они для меня – все. Не причиняйте им вреда, умоляю!
Я содрогнулся от отвращения при мысли о том, что способен угрожать двум безвинным созданиям. И внезапно принял решение.
– Им не причинят зла, – сказал я. – Клянусь тебе Христом распятым.
Генри издал вздох облегчения, и мы с Рисом обменялись многозначительными взглядами. Затем мой кинжал рассек Генри горло слева направо.
Его глаза, расширившиеся от удивления и боли, встретились с моими. Говорить он не мог. Я тоже. На меня брызнула горячая кровь. Генри задергался и напрягся, но Рис крепко держал его. Жизнь утекла из жандарма, и он безвольно опустился на пол. Когда Рис отпустил его, послышался глухой стук.
Будто догадавшись о судьбе хозяина, пес заскулил.
Мы с Рисом смотрели друг на друга поверх трупа Генри.
– Я убил его.
У меня тряслись руки.
– Убили, – деловито согласился Рис.
– Мне… – Я посмотрел на перепачканные кровью пальцы, на покрытую пятнами тунику. Коснулся щеки, и рука стала липкой. Стыд и печаль бичевали меня. – Что я наделал?
– Сэр!
Никогда Рис не обращался ко мне таким тоном. Я смотрел на него, ошарашенный выражением безжалостной решимости на лице парня.
– Если бы Генри, – продолжил он, – отступился от своих слов, Фиц-Алдельм поджарил бы ему пятки, вы это знаете. И запел бы наш жандарм, как птичка в клетке. – Я грустно кивнул. – Кошель с серебром был приманкой. Для отвода глаз. – Я слушал,
