за окном. Ее непрерывно разрывали мутные молнии.
Ливень заглушал писк самовара. Мы пили чай с баранками. Давно уже чай не казался мне таким вкусным. Мне нравилась эта корчма, вся эта глушь, шум дождя, грохот грома в лесах. Из-за стены едва слышно доносились голоса нищих.
Я устал от тряски в телеге и длинного жаркого дня и тотчас после чая уснул на полу, на сене. Проснулся я ночью весь в испарине. Керосиновая духота висела слоями. Мигал ночник. Стонала старуха. Севрюк сидел на сене рядом со мной.
– Ляжем лучше в телеге, – сказал он. – У меня будет разрыв сердца от этой духоты.
Мы осторожно вышли. Телега стояла под навесом. Мы разворошили сено, легли на него и укрылись рядном.
Гроза прошла. Над лесом светились влажные звезды.
С крыши еще текли, постукивая, капли дождя. Запах мокрого бурьяна проникал под навес.
Скрипнула дверь. Из корчмы кто-то вышел. Севрюк сказал мне шепотом:
– Не шумите. Это, должно быть, майстры.
Кто-то сел на колоду около навеса и начал высекать кремнем огонь. Запахло махоркой.
– Как заполыхает, мы разом и помандруем, – сказал скрипучий голос. – А то еще засунут нас в торбу.
– Просто, – ответил хриплый голос. – Зажились у Лейзера. Архангелы рыщут.
– Доси ничего не видно, – тревожно произнес третий голос, совсем еще молодой. – Может, от дождя все намокло.
– Для гоновцев нет ни мокроты, ни беды, – ответил скрипучий.
– Сбудется, – сказал хриплый. – Они нашу обиду заметят. Увидим божью кару. Пока очи еще не померкли.
Нищие замолчали.
– Петро, – спросил скрипучий, – а все люди готовые?
– Все, – ответил молодой.
– Так пусть выйдут с корчмы. И чтобы Лейзер не торкался. Его дело стороннее. Гроши свои он взял. Проезжие сплять?
– Сплять. Чего им делается?
Голоса снова затихли. Я зашевелился. Севрюк тронул меня за руку. Из корчмы вышли еще несколько человек.
– Я на Чернобыль да на Овруч буду с Кузьмой подаваться, – сказал знакомый голос. – Может, знайду под Чернобылем поводыря. Там народ голодует.
Это говорил тот слепец, что пел в Погонном над могилой поводыря. Снова стало тихо. У меня колотилось сердце.
Мне казалось, что прошло очень много времени, прежде чем я услышал тихий возглас:
– Занялось!
Нищие зашевелились.
– Ну, братья, – сказал хриплый, – помолимся Господу, да и в дорогу.
– «Отче наш, иже еси на небесех, – вполголоса запели нищие. – Да святится имя твое, да приидет царствие твое…»
Нищие поднялись и пошли.
– О чем они говорили? – спросил я Севрюка.
– Не знаю, – ответил он. – Пойду покурю подальше от сена.
Он встал и вышел из-под навеса.
– Что такое! – сказал он удивленно из темноты. –
