у них продукции. Забранный по продразверстке хлеб гнил на ближайших станциях, пропивался продотрядовцами, перегонялся на самогон. Особенно трагическим положение стало в 1920 году, когда Тамбовщину поразила засуха. Крестьяне самых хлеборобных уездов: Кирсановского, Тамбовского и Борисоглебского – голодали. На весенний сев зерна не оставалось. Всё отнимали.
Неимоверная по объёмам продразверстка 11,5 миллионов пудов зерна означала для крестьянства гибель от голода.
(«Тамбовская Ванде́я», по материалам Г. А. Абрамовой, главного научного сотрудника Тамбовского областного краеведческого музея.)
Я вспомнила рассказ писателя Виктора Астафьева «Базар у пристани Назимово» из его книги «Енисей мой, Енисей». И мне захотелось рассказать о моём прапрадеде Кондрате Шабунове. Его образ очень совпадает с образом «старика разбойничьего вида» в этом произведении. Около села Клюк-вино Красноярского края, куда был сослан Кондрат с семьёй, было село Марьевка. Там у Кондрата была торговая лавка. Ему привозили товар оптом из Красноярска богатые люди. Он также торговал на пристани у Енисея. Как называлась эта пристань, я не знаю. Кондрат продавал кедровые орехи, солёную черемшу и изделия из берёсты, которые он делал сам. У него были золотые руки. По рассказу В. Астафьева многое совпадает. И высокий картуз, которым он гордился. И руки он всегда держал на животе. Был молчаливый, строгий на вид.
Я написала стихотворение.
Базар у пристани Назимово
Всплывают в памяти вуали,
И за собой ведут печаль
Заенисеевские дали:
Базар, Назимово, причал.
Старик разбойничьего вида,
Руки сложив на животе,
Расположил пастушьи дудки
На пыльном кожаном мешке.
Здесь берестяные зобёнки
Под соль и сахарный песок
И вычурно ножом расписан
Упругий, ладный туесок.
А чучела прям как живые!
Леших имущество и ведьм.
Диковины – дары лесные,
Мастер-кержак сподобил ведь!
Дед, в сыромятные обутый
Кержачъи лапти-шептуны,
Серьёзный, с виду чуть надутый,
С нами общается на вы.
Картуз на нём высокий, знатный
Гордится им старик не зря,
Насунут до бугров надбровных
Времен, поди, ещё царя!
Заенисеевские дали,
Туманы плисом у воды,
И сна прозрачные вуали,
И стрекоз крылья из слюды.
Солнцем налитый, олифой крытый
Кедровокаменный орех.
И кровянеет ядовитый
Глаз княженики, как на грех.
И, словно магнивая крошка,
Просит давно её душа,
Брызжет душистая морошка,
А гонобобель!.. Хороша!
Ушат
