дверь, Янис! – прикрикнула мать, жарившая рыбу. – Нанесёт с ветром хворей, кто тогда в море будет выходить? Соседка сказывала, что у Анны, той, что вышивает знатно, муж проболел пять дней и помер. А такой был силач – зубами мешок с мукой поднимал с земли.
– Хорошие зубы, однако! – поддакнул белобрысый Янис, копия своего покойного отца.
– Что? – не расслышала мать.
– Говорю, как теперь вдова-то жить станет? – ответил сын, нарезая от груди каравай. – Она ж ещё молодая, и детей нет.
– А тебя, что, на вдовиц потянуло? – сурово сказала Ирма, раскладывая рыбу по тарелкам. – Ежели просто погулять с ней, то весь сеновал ваш. А жениться на ней не смей! Девушку тебе найдём – смирную, работящую, чтобы честь мужнину блюла. А за вдовами смерть по пятам ходит.
«Кто бы говорил? – подумал Янис. – Сама в двадцать пять годков овдовела и меня одна вырастила. И в шторм я попадал, и в штиль, всё одно – домой возвращался».
– Зачем ты пришла? – холодно взглянула Лалия на вошедшую. – Здоровье поправлять нет нужды, жизнь у тебя будет долгая. А покойников я не оживляю!
Анна присела на лавку возле двери, поставила у ног корзинку с дарами и умоляюще уставилась на ведунью.
– Сестрица, прошу тебя! Невмоготу мне одной век куковать. Хозяйство ладное, да без мужской руки порушится через год-другой. И постель холодна, как могила. Приворожи ко мне парня, а я тебе за это скатерть праздничную вышью, чтобы всяк смотрел да завидовал.
– Уж не на Яниса ли, сына старой Ирмы, засмотрелась?
– На него, сестрица! – вздохнула Анна. – Может, и детишек народим.
– Детишек, говоришь? Ну-ка, оставь в покое корзинку, возьми ведро и принеси воды из колодца.
Вскоре вода, ледяная, как поцелуй упыря, была всклянь налита в чашу. Лалия разбросала по столу зёрна ячменя и пшеницы, сохлые рыбьи скелеты, кусочки янтаря и васильки.
– Смотри! – велела она. – Думай о рыбаке.
Анна со страхом воззрилась на воду. Руки её подрагивали, сотрясая стол.
– А ну, тихо! – прикрикнула ведунья.
Она сняла кольцо с агатом и бросила его в миску. Свет вспыхнул, померцал и потух, сменившись густой чернотой на дне.
– Мастерица ты знатная, – скривила Лалия губы, – а душа у тебя завистливая. От жадности твоей Валдис на погост раньше времени отправился. И бесплодна, как сеть рыбачья, что на берегу сохнет. Сколько ни закидывай её, улова не дождёшься. Не буду я никого привораживать! Честно говоря, я людей насильно друг к другу не привязываю. Дурно это! Ступай!
Анна вскочила, и гнев перекосил её красивое лицо:
– Врёшь ты всё! По округе давно слухи ходят, что к себе мужиков привораживаешь! Барон-немчин за тобой целый год таскался, и другие, кто попроще, тоже кобелями у твоего порога крутятся.
– Дура ты, – улыбнулась Лалия. – Мне и колдовать для этого не надобно. Мужчина сам чует, с кем ему прибыток будет, а кто
