мне тут только ваших… этих самых… не хватает!
Дед явно сам растерялся от бурного проявления страстей и не знал, как себя вести. В конце концов, разозлившись не столько от недопустимого поведения сына и невестки, сколько от собственной растерянности, схватил Лавра за ухо и оттащил от «предмета обожания».
– Иди, там он, Анька, покажи… Тьфу! Тут беда, а им все… Михайла, а ты чего вылупился? Хватит на снегу сидеть! Ну что за народ, только б целоваться, у этого бабы нет, так он с собакой! Помог бы лучше лекарке с коня слезть, столько верст охлюпкой проскакала, весь зад отбила, бедная!
Юлька действительно сидела, вцепившись в заднюю луку седла, бледная, с закушенной губой.
«Конечно, таким аллюром, без седла и стремян, тут и мужика здорового умотало бы. Руки, наверно, трясутся, как она лечить-то будет?»
– Юля, давай слезть помогу. Давай руки, осторожненько. Чиф, не мешай!
– Ой!
На ногах Юлька не удержалась и обвисла на Мишке всей тяжестью.
– И эти обниматься, да что ж это такое-то! – снова завозмущался дед. – Совсем с ума посходили!
– Деда, она стоять не может!
– Сидеть – тоже! – уверенно заявил Корней. – Подержи ее пока так, сейчас я тулуп постелю, пусть приляжет, все равно с нее прямо сейчас толку не будет.
Мишка помог Юльке улечься на живот, потоптался рядом и не нашел ничего лучше, чем спросить:
– Есть хочешь? У нас каша как раз поспела.
«Что вы несете, сэр, какая каша? Похоже, лорд Корней прав – все свихнулись!»
– Что у тебя с головой? – поинтересовалась Юлька.
– Царапина, стрелой зацепило слегка.
– А я думала – мозги вышибло. Какая мне сейчас каша?
Юлька оставалась Юлькой даже в таком плачевном состоянии.
– Тогда хочешь, меду принесу или вина? У нас есть.
– А чего праздновать-то будем? – Юлька приподнялась на локтях и огляделась. – Что у вас тут случилось?
– А что, Петька не рассказал? – холодея от ужаса, спросил Мишка. – Он что, не доехал?
– Это тот парень, что ли? Да он вообще ничего толком сказать не мог.
– Почему?!!
– Потому что грохнулся где-то. Нашли кого послать, с санями управиться не может!
– Что значит «грохнулся»?
– А то и значит! Его лошадь в село приволокла: сани поломаны, голова разбита, правая рука сломана. Мать роды принимала, так бабы меня позвали. Сказали: «Бредит». А я как услышала про зеркало…
Юлька неожиданно всхлипнула.
– Дура-а-ак… я думала, его уже и в живых… а он – кашу…
– А кто ж тогда Петьке про зеркальце сказал, если меня уже… того? – Мишка почувствовал, как его отпускает страх за судьбу Петра.
– Дура-а-ак! Мы думали, вас всех… он один спасся…
– Ага, я – дурак, а вы – умные – вдвоем, без оружия, что б вы тут делали, если нас и в самом деле…
– Чурбан
