style="font-size:15px;"> Выйдя из комнаты, она некоторое время оставалась в недоумении, не зная, должна ли она считать себя счастливой или разочарованной. «Если он сможет раздобыть хотя бы немного денег для графини, я в любом случае поступила правильно», – решила она для себя.
Глава II
Через несколько дней после этого, зайдя вечером к Санциани, Кармела с удивлением обнаружила в ее комнате Гарани, удобно устроившегося в кресле, закинув ногу на ногу, и с сигаретой во рту. Он сделал Кармеле знак не двигаться.
Стоя посреди комнаты в своем черном кружевном дезабилье, Санциани говорила:
– В мастерской мне нравится этот запах леса, этот аромат папоротника, который приходит сюда с глиной. Мне нравится видеть тебя с перепачканными в глине руками. Ты напоминаешь мне Бога из Библии, занимающегося творением Земли и ее тварей… Мой большой друг Эдуард Вильнер говорит, что скульпторам и художникам повезло больше, чем писателям, поскольку они могут работать в присутствии других людей.
Она принялась расхаживать кругами по комнате.
– Я люблю разглядывать все эти слепленные тобой бюсты, эту необычайную комедию выставленных на полках пороков и добродетелей… Я обожаю твоего нотариуса из Вероны, просто обожаю… А этот кардинал Пальфи, он просто великолепен… смесь великого и коварного, благородство крови и подлость души… А бюст Лидии – просто шедевр!
Она вдруг перевела свой взгляд на Гарани.
– А знаешь, на кого ты сам похож, Тиберио? – спросила она и сама же ответила: – Я только что это поняла в связи с тем, что ты заговорил о писателях. Ты похож на Мопассана… Нет, я с ним, конечно, не встречалась. Хотя могла бы, поскольку в мой первый приезд в Париж он был еще жив… Но ты очень похож на его портреты: та же широкая шея, те же густые черные волосы…
Гарани инстинктивно повернулся к зеркалу, но тут же услышал:
– У тебя такие же густые усы, ты производишь то же особенное впечатление большой физической силы, которое исходит от тебя и, должно быть, исходило от него.
Машинально проведя пальцем по своей безусой губе, Гарани подумал: «Существо, которого она видит перед собой, всего-навсего манекен, болванка, на которое она вешает то лицо, которое ей хочется».
Она же продолжала кружить по комнате, подняв голову на ту высоту, где память ее расположила муляжи. На пути ей попался стул, она стала медленно и ласково гладить его спинку.
– Я боюсь, что в музеях меня примут за сумасшедшую, поэтому и хожу туда только в те часы, когда там никого не бывает… Потому что не могу удержаться от того, чтобы не погладить статуи, – доверительно произнесла она. – Если бы этот торс юноши был найден в развалинах Помпей или Агридженте, он был бы описан во всех учебниках по истории искусства. Это прекрасно, как творение античных мастеров. Ты гениален,
