Приходится признать, возможно, твид – не такая уж плохая идея… – Уайльд осекся, взглянув на друга. – Артур, что с тобой? Неужто повстречался с призраком Джейкоба Марли?[3]
Конан Дойл заставил себя отвернуться от окна.
– Э… нет, что ты, Оскар… просто заразился от тебя тоской по дому.
Уайльд стянул сорочку и остался с обнаженным торсом. Его бледные телеса нависали над брюками.
– Ничего, скоро пройдет, как у меня. Мое настроение меняется со скоростью мысли. Дождаться не могу, когда все местное население падет к моим ногам.
Конан Дойл поежился. А вдруг ему все мерещится и он сходит с ума? Страшно подумать, учитывая наследственность. Образ детектива-консультанта в оконном стекле казался таким реальным. Права была мать, когда написала в своем последнем письме, что слишком просто избавиться от Шерлока Холмса одним росчерком пера. Куда сложнее выбросить его из головы.
Глава 7
Дурной
Станция оказалась чрезвычайно мала: кованая пристройка едва вмещала дожидавшихся приезжих, билетной кассой служила деревянная клетушка с окошком, а красочная вывеска с названием местечка занимала чуть ли не всю платформу.
Паровоз, похожий на гигантскую шипящую змею, развел пары, окутав все вокруг молочно-белым туманом, а когда прояснилось, он уже тронулся в путь. Двое джентльменов остались в окружении многочисленного багажа.
Уайльд потянул воздух широкими ноздрями и закашлялся.
– Деревенский воздух уж слишком свежий, чего доброго, мои легкие затоскуют по лондонскому смогу. Господи, Артур, мне уже дурно.
– Привыкай, Оскар.
– Может статься, сигарета меня спасет, – сказал Уайльд и полез во внутренний карман за портсигаром.
Когда вдалеке стало стихать пыхтенье паровоза, послышался топот копыт, и с путниками поравнялась повозка, запряженная малорослой лошадкой.
Возница, сутулый паренек в фуражке и поношенной рубахе с подтяжками, глянул на столичных гостей:
– Подсобить, что ль, господам?
– Да, пожалуй, – кивнул Конан Дойл, повергнув друга в замешательство.
Парень спрыгнул с повозки и почтительно стянул фуражку:
– Мое имя Фрэнк – Фрэнк Картер. Стало быть, так меня звать, возница я.
Он задрал голову, принюхался и кивнул на обложенный тучами горизонт:
– Ох, нутром чую, дело к ненастью.
Уайльд растерялся. Он в совершенстве владел пятью языками, переводил с латыни и греческого, но местные диалекты были для него китайской грамотой.
– О чем толкует этот парень? – шепнул он Конан Дойлу.
– Кажется, дождь собирается, и я склонен этому верить.
Уайльд закусил губу, страдальчески закатив глаза:
– Проклятье,
