волшебными сказками и разными фантазиями не меньше, чем Джордж стремится набивать свой желудок печеньем и леденцами. И то и другое нехорошо. Арифметика, без сомнения, далеко не так интересна, как «Тысяча и одна ночь», я понимаю это, но она очень полезна, и тебе пора приниматься за нее, чтобы потом не стыдиться и не сожалеть.
– Но ведь «Гарри и Люси» и «Франц» – вовсе не волшебные сказки, – возразил Деми. – И там говорится о барометрах, о кирпичах, о ковке лошадей и о разных полезных вещах. И я люблю эти книги, ведь так, Дэйзи?
– Да, они полезны, – сказал дядя Фриц, – но ты читаешь «Роланда» гораздо чаще, чем «Гарри и Люси», а «Франца» любишь далеко не так, как «Синдбада». Мне хотелось бы договориться с вами обоими. Пусть Джордж будет есть только три раза в день, а ты будешь читать только по одной волшебной сказке в неделю. За это я устрою вам новую площадку для крикета. Только вы должны дать мне обещание, что будете играть на ней, – прибавил он как можно убедительнее, потому что Фаршированный Кочан терпеть не мог бегать, а Деми обыкновенно читал, когда все играли.
– Но мы не любим крикет, – сказал Деми.
– Сейчас, может быть, и нет, но когда начнете играть, то, наверное, полюбите. Кроме того, хоть сами вы не любите играть, но все ваши товарищи любят, и от вас зависит, будет у них новая площадка или нет.
Это решило дело, и, к величайшему восторгу мальчиков, Деми и Фаршированный Кочан согласились на предложение мистера Бэра.
После этого поговорили немножко о саде, а потом стали петь хором под аккомпанемент целого оркестра: миссис Бэр играла на рояле, Франц – на флейте, мистер Бэр – на виолончели, а Нэт – на скрипке. Концерт доставил всем большое удовольствие, даже старая Азайя, сидевшая в уголке, часто начинала подпевать очень приятным голосом. В этой школе в воскресном пении участвовали все: господа и прислуга, старые и молодые, белые и черные. Когда пение кончилось, мальчики пожали руку мистеру Бэру, а миссис Бэр поцеловала всех, начиная с шестнадцатилетнего Франца и кончая маленьким Робом, который любил целовать маму в кончик носа. А затем все отправились спать.
Мягкий свет лампы под абажуром, горевшей в детской, падал на висевшую в ногах кровати Нэта картину. В комнате было много и других картин, но в этой, казалось мальчику, было что-то особенное: она была в рамке из мха и еловых шишек, и перед ней на маленькой подставке стояла вазочка с полевыми, по-видимому, только недавно сорванными весенними цветами. Это была самая прекрасная картина из всех, и Нэт пристально смотрел на нее, пытаясь понять, что на ней изображено.
– Это моя картина, – сказал кто-то.
Нэт обернулся и увидел Деми в ночной рубашке. Он порезал палец и ходил к тете Джо, чтобы она его завязала.
– Кто же здесь нарисован? – спросил Нэт.
– Это Христос. Он благословляет детей. Разве ты ничего не знаешь о Нем? – с удивлением спросил Деми.
– Знаю… Немножко, но мне хотелось бы знать побольше.
