Осторожно посмотрев в ту сторону, Рене заметила двух медсестёр. Они стояли рядом, точно две фигуры на шахматном поле – чёрная и белая; высокая белокурая и голубоглазая и прислонившаяся к ней плечом смуглая, тонкая, с гладко забранными тёмными волосами. Их взгляды внимательно изучали новенькую, словно собирали анамнез личности или раскладывали на органы в учебной анатомичке. Вот шрам, вот ссадины на пальцах, вот выбившаяся из двух привычных косичек коварная белокурая прядь. Рене была уверена, что её весёленькая юбка в забавный горошек тоже подверглась анализу и выводы этих двух были неутешительны: кажется, мисс Роше – редкостный фрик.
– Невежливо оставлять собеседника без ответа, – внезапно прошептал над ухом Дюссо, о чьём присутствии она уже успела позабыть и потому испуганно отшатнулась. Однако убежать ей не дали. Чужая рука незаметно для остальных скользнула по спине и с силой потянула назад за ворот джемпера.
– Отпустите, – прошипела Рене. Твёрдый шов больно впился в кожу, но она всё равно упрямо наклонилась вперёд, пытаясь избавиться от навязчивого контакта.
– Je vais te laisser partir. Mais d’abord, tu vas me répondre à une question. Dis-moi, tu dors nue ou?..[22] – неожиданно по-французски спросил Дюссо, и она позабыла, как дышать. Что?! Это же… Он не мог всерьёз спрашивать такое! Тем временем ворот окончательно впился в шею.
– Non, – торопливо прошептала Рене, и давление на шею чуть ослабло.
– Quel dommage. Veux-tu essayer?[23]
– Non!
– Моя дорогая мисс Роше, – до них донёсся ленивый голос Ланга, – перестаньте уже витать в облаках своей славы и обратите внимание на страждущих вашего внимания.
Кажется, пока происходил короткий диалог с Дюссо, глава отделения успел рассказать о ней ещё несколько фактов, а также озвучить список дел на сегодня, завтра и весь следующий год. Потому что, подняв голову, Рене увидела группу потерянных интернов, из которых каких-то предстояло распределить по кураторам, а кого-то отправить в клинику. А ещё резиденты третьего года ждали своей очереди на практику по биопсиям, второго – на перевязки и прочие рутинные задачи, кто-то хотел отчитаться, слева уже тянули папки предоперационного эпикриза… Но, вместо того чтобы схватиться за всё сразу, она медленно перевела взгляд на Энтони Ланга и увидела скривившую большой рот едва заметную ухмылку. Наставник сидел, подперев рукой подбородок, и с явным наслаждением следил за происходящей у его ног вознёй. И неожиданно Рене поняла, что её бросили. Не просто оставили один на один с проблемами и задачами, а швырнули в толпу и любуются тем, как она тонет. Это такой метод обучения? Если да, то он очень жесток. Впрочем, поговаривали, что бывает и хуже: крики, недовольство, взаимные жалобы в дирекцию резидентуры. Между некоторыми её однокурсниками и их наставниками шла едва ли не открытая война, она же просто привыкла к другому. Ничего, всё можно вытерпеть. Это всего лишь на один год.
Так что, поджав губы, Рене повернулась к какому-то парнишке,
Я тебя отпущу. Но сначала ты ответишь мне на один вопрос. Скажи, ты спишь голая или…
Как жаль. Не хочешь попробовать?
