но не страшным, однако сердце в груди неистово заколотилось.
– Одри, все хорошо?
Я подняла глаза на Коула, нависшего надо мной с обеспокоенным видом, и будто очнулась ото сна. Мы все еще лежали на кровати, полуголые, сплетенные в один клубок, и, казалось, не было на свете людей ближе, чем мы.
– Да, вроде бы.
Дурной знак. Дурное предчувствие. Дурное решение.
Долгожданный ответ.
«Тайный грех, свои покровы сбрось! И о пощаде грозных вестников небес моли. Я – человек, перед которым грешны другие больше, чем он грешен».
– Надо сообщить администратору, – пробормотал Коул угрюмо, пока птица, дернувшись в последний раз, наконец, не замерла. – Бедняжка.
Трясущимися руками я натянула вместо пижамы свитер, припасенный на утро. Коул не заметил этого, тоже одеваясь и попутно поправляя волосы, взлохмаченные моей лаской.
– Я схожу, – бодро вызвалась я и добавила с напускной беззаботностью: – А ты иди пока в душ.
Коул обернулся и, вопросительно взглянув на меня, замотал головой, пока я стремительно шнуровала ботинки.
– Одри, после такой дороги тебе стоит…
– Ты тоже устал, Коул. Уж позвать горничную и похоронить мертвую птичку я в состоянии.
Коул нахмурился, сбитый с толку, но, к нашему обоюдному удивлению, кивнул.
– Пожалуй, ты права. От ванны я бы сейчас не отказался. Ты точно справишься?
Вместо ответа я чмокнула Коула в ямочку на щеке и, схватив с кресла шерстяное пальто, укуталась в него, вылетая из номера. Мысленно я молилась. За себя. За Коула. За жителей мотеля и всех, кто проезжает мимо него.
В воздухе пахло поздней осенью и приближающимся Хэллоуином. Ветер будто нес с собой запахи лакричных конфет и гвоздичного пунша. Я выскочила на дорогу и, лавируя между сигналящими машинами, перебежала оживленную дорогу. Стоянку у бара заполняли машины туристов и местных: деревенские пикапы, комфортные «Вольво», пара милитаризированных вездеходов и японские мотоциклы.
Я подвернула длинные рукава пальто и нервно сжала пальцы, чувствуя в них непривычную пустоту – ни рюкзака, ни гримуара. Лишь я и он.
– Верховная, – послышалось шипение за спиной. Я обернулась на трех котов, разгуливающих по перилам крыльца. На фоне агатовых шкур красные глаза светились. – Не ходи туда!
Золотой браслет, подаренный Коулом, сверкал на запястье в свете фонарей.
– Все будет хорошо, – пообещала я, надеясь прозвучать убедительно, и потеребила браслет. – Вот ваш новый якорь. Не высовывайтесь из него, ладно? Не хочу, чтобы вы пострадали.
Гримы нахохлились и переглянулись, но пререкаться не стали. Спустя миг все трое слились с тьмой, а я, набрав в легкие как можно больше опьяняющего сырого воздуха, толкнула тяжелую дверь.
Переступив порог, я приготовилась зажать уши от громкого смеха и
