style="font-size:15px;"> Там, в пустоте, что мягко приняла меня в себя, даруя спокойствие, я разглядела отблески сновидения. На коленях, спиной ко мне, сидел Коул. Я видела, как он сгибается вниз и щупает руками землю, будто пытаясь что-то найти.
– Где ты, Одри?
Его голос звучал сквозь слезы и непонимание. Я села подле, берясь за его плечо, чтобы развернуть. Еще до того как Коул поднял свое лицо к моему, я уже знала это: с ним произошло нечто страшное, и причина этому – я.
– Одри? – он вцепился в мои руки, погладил их, и его лицо облегченно просияло, когда он понял, что не один. Созвездия родинок и веснушек на его лице утонули в крови, что текла из-под век, марая одежду. Глаза смотрели на меня в упор, но их карий цвет выглядел тускло, словно кто-то выел его кислотой. Тигриный взгляд померк за бельмом, что обратило весь мир во тьму.
– Я ничего не вижу, Одри, – выдавил Коул, слепой, и сжал мои руки сильнее. – Почему я ничего не вижу?!
Я резко села на подстилке из одеял. Дождь за окном утих; в доме сделалось совсем тихо. Коул по-прежнему спал рядом, обвив меня руками. Кожу над ключицей нестерпимо жгло: я зашипела сквозь зубы и попыталась сорвать то, что меня ужалило, но это было вовсе не насекомое.
Очертив пальцами жемчужины, что годами висели на моей шее, я оттянула ожерелье, чтобы разглядеть их.
Там, прежде черная, как ночь, пятая жемчужина окрасилась в ослепительно-белый, символизируя постигнутый дар предвидения.
XIV
Реки иссохнут
После дождя из-под оконной рамы веяло озоном и мокрой листвой. На улице было сыро и промозгло: небо, серое и безжизненное, тяжело висело над огненно-желтым лесом. Из ванной журчала вода, но даже отсюда я слышала убаюкивающее потрескивание огня, который развел Коул в печи.
– Где ты его нашла?
Я сплюнула зубную пасту, вытерла лицо полотенцем и выглянула в гостиную. Заспанный и взлохмаченный, Коул сидел на диване, сонно растирая глаза. В одной его руке лежало бронзовое зеркальце, почти такое же чистое и блестящее, как в день нашей встречи. Коул открыл его и удивленно осмотрел: внутри оно было ничуть не хуже. Правда, поперек отражения тянулась тонкая трещина со сколом, которую мне не удалось залатать.
– Применила ритуал поиска и разыскала место твоей клятвы, – пожала я плечами. – Мне не спалось.
Коул насупился и покрутил зеркальце еще раз. Когда я нашла его, оно выглядело искореженным и растоптанным: эмаль потемнела, обугленная, а стекло рассыпалось почти в крошку. Коул выбрал для ритуала атташе маленькую уютную опушку меж сосен, и, когда я вышла на нее, по кругу все еще стояли догоревшие факелы. Из земли, пропитанной вином, торчала рукоять атаме, обвитого красными нитями. Посередине возвышалась горстка хвороста в память о высоком костре, в которую Коул и бросил зеркало, как чистосердечное признание – он предан мне больше, чем самому
