страны люди, понимаешь?! У нас вон, в Бурятии, мы с бурятами уживаемся худо-бедно! Помешалися уж давно! Хотя и там тоже местных националистов хватает.
– Просто у евреев в СССР нету прав на национальное самоопределение.
– Да ты чё? Ну, во-первых, ты, как мы уже поняли, белорус, а, во-вторых, тебе чё, Биробиджан не нравится? Столица Еврейской автономии! Земля обетованная!
– Биробиджа-ан! Да это издевательство какое-то! Израиль, вот это автономия! Я видел фотки, знаешь как там! – мечтательно закрыл глаза Моше.
– Да ладно тебе, там сейчас война в полный рост! Сектор Газа там, река Иордан, Палестина… И потом, что и на Дальнем Востоке, и в Забайкалье, и в Сибири, и даже на Крайнем Севере люди живут. Ну да, бананьев немаем! Препачь, камарад! На всех Одессы не хватит! Да и что ты, Родину променять готов на какой-то там Израиль?
– Родина, Сеня, там, где нам лучше, – упрямствовал Моше.
– А по-моему Родина та, что нас родила. Это как родители. Их, как и Родину, не выбирают, – Семён зло сплюнул и отправился в кубрик.
– Дневальный! В канцелярию! – раздался мощный голос ротного. Моше встрепенулся и полетел в сторону звука как ракета ЗРК[23] на тепло двигателя…
Канцелярия
– Моше! В вашем личном деле сказано, что вы рисуете? – Сидоренко улыбнулся сквозь усы густым баритоном.
– Так точно, товарищ гвардии старший лейтенант!
– Всё! В распоряжение замполита роты! – кратко отрезал старлей и вышел из канцелярии.
Моше смотрел на лейтенанта Тимофеева слегка в недоумении, ожидая нового распоряжения…
С этой минуты жизнь рядового Гетц сильно изменилась. Трудно было однозначно сказать, стала ли она легче прежней. Но она стала несомненно другой. Когда все отдыхали, он трудился в канцелярии или ленинской комнате, часто по ночам. Плакаты, стенгазеты и прочая наглядная агитация, журналы по боевой подготовке и планы тактических учений на чудны́х офицерских картах. Словом, все вопросы, которые могли бы выпасть на долю ротного писаря. Сам он частенько вспоминал фрагмент из фильма «Василий Иванович меняет профессию», где роль писаря самого государя играл Крамаров. Так он и собирался изобразить латексом себя в своём будущем дембельском альбоме, сидящим в царских палатах писарем с пером в руке и солдатской фуражке…
На лицо он осунулся. Глаза были воспалены от бессонных ночей. Но в целом он был счастлив оттого, что жизнь его стала особенной. Не такой паскудной, как у других, и без лишней пехотной «задроты»…
2.11 (88.11.05) «Покаяние»
Ноябрь 1988 г. Ружомберок
Плац
Утро. Полковое построение. Зябнущие ротные колонны выстроены напротив трибуны. Холодно, но не слишком зимно. Снега нет. Влажно. Все без шинелей. В солдатских «ПШ» и «Жучках». Командиры, шмыгая носами, проверяют ёжащийся личный состав. Начальник штаба выхаживает перед трибуной в ожидании командира.
– По-о-о-лк!
Зенитно-Ракетного Комплекса
