не видела его три недели. Несколько дней назад между ними состоялся короткий телефонный разговор, обернувшийся очередной шумной ссорой. Они были не в состоянии вести себя разумно, не могли спокойно разговаривать, пусть даже недолго.
Поэтому, когда Эмма шла к нему по коридору, ее охватывали мрачные предчувствия.
Хэнк Миллар первым заметил Эмму и тут же напрягся: словно зная, что грядет битва, он хотел унести ноги, прежде чем начнется пальба. Джек, похоже, заметил эту перемену на физиономии Хэнка и обернулся, чтобы посмотреть на причину.
Увидев Эмму, он, казалось, замер, на лице появилась непроизвольная полуулыбка приветствия. Ее можно было истолковать и как удивление, и как радость. Затем, словно опомнившись, он перестал улыбаться, и его лицо стало просто нейтральным – не приветливым, но и не враждебным. «Лицо незнакомца», – подумала она. Так было еще больнее – уж лучше бы он встретил Эмму открытой ненавистью. Тогда бы он продемонстрировал хоть какие-то эмоции, остатки, пусть даже очень жалкие, их когда-то счастливого брака.
Эмма вдруг поймала себя на том, что и ее лицо не менее нейтрально, чем вялая физиономия Джека. Заговорив, она обратилась сразу к обоим мужчинам, никого не выделяя.
– Гордон рассказал мне о Дебби, – объяснила Эмма. – Как она?
Хэнк взглянул на Джека, ожидая, что тот ответит первым. Наконец Джек произнес:
– Она до сих пор без сознания. Мы устроили что-то вроде дежурства в приемной. Присоединяйся, если хочешь.
– Да. Конечно.
Она направилась в комнату посетителей.
– Эмма! – окликнул Джек. – Мы можем поговорить?
– Увидимся позже, – произнес Хэнк и поспешно ретировался.
Они подождали, пока Миллар не завернет за угол, затем посмотрели друг на друга.
– Дела Дебби плохи, – признался Джек.
– Что произошло?
– У нее было эпидуральное кровоизлияние. Она пришла в сознание и говорила. За несколько минут ее состояние резко ухудшилось. Я был занят другим пациентом. И не догадался вовремя. Медлил с трепанацией, пока… – Он замолчал и отвернулся. – Она на искусственном дыхании.
Эмма хотела было протянуть к нему руку, но передумала, зная, что Джек стряхнет ее. Он уже давно перестал выслушивать от нее слова утешения. Какими бы ни были ее речи, сколько бы чувства она в них ни вкладывала, он счел бы это жалостью. А жалость Джек презирал.
– Такое трудно диагностировать, Джек, – только и смогла сказать она.
– Я должен был сделать это раньше.
– Ты сказал, что ее состояние быстро ухудшалось. Не стоит себя корить.
– Мне от этого не лучше.
– Я и не пытаюсь облегчить твои страдания! – с раздражением воскликнула Эмма. – Я просто указываю на тот факт, что ты поставил правильный диагноз. И действовал сообразно ему. Ты можешь хоть раз отнестись к себе не так строго?
– Послушай, речь сейчас
