от страха и жалости. Не могла ничего сказать, чувствовала, как в глазах собирается влага, которую я старалась не выпустить. Главное – не моргать.
– А потом мать слегла, почти овощем. Могла только рыдать и дрожать. Врачи разводили руками. Это папаша ее довел. Но ей повезло – тогда его перевели в Сирию. Мне потом один сочувствующий сержант сказал, что папка заглянул в постель к одной капитанской жене. Вот ее муж и позаботился, чтоб его подальше от Санкт-Петербурга отослали. Папа уехал без нас, чтоб мать не тащить за собой, а от меня тупо избавился. На мать, типа, оставил.
Саша замолчал, покачался взад-вперед, докурил сигарету и кинул ее в ближнюю мусорку. Промахнулся, сигарета, отскочив, упала в снег. Саша поднялся, поднял мокрый огарок и кинул в помойку. Я молчала.
– А потом пришло лучшее письмо в моей жизни, с сообщением, что этот гад сдох… Там говорилось что-то про почетную службу, звание героя, но это все мелочи. Ты представляешь? Уже через несколько дней к маме рассудок стал возвращаться! Она вновь начала жить, словно этот урод сдох, а с ним те тиски, которые душили в ней жизнь. Я теперь имею освобождение от армии, представь себе, даже не надо будет какое-то плоскостопие придумывать.
Он сделала еще серию глотков из бутылки, каждый раз со звуком от нее отлипая, казалось, его забавляет этот «чпок».
– Моя Мишель, скажи мне, я чудовище? Бесчувственное чудовище, что не страдаю по отцу?
– Саша, он был чудовищем, ты ни в чем не виноват, ты один из самых лучших людей, что я знаю. Тебе так досталось, а ты сохранил оптимизм.
– Может, я оборотень? – вновь он попытался отшутиться.
– Если только очень милый оборотень, – попыталась и я разрядить обстановку.
Саша выкинул очередную пустую бутылку и откинулся на скамейку, притянув к себе меня. Я не возражала. Мы часто обнимались, когда смотрели кино или просто сидели где-то: так теплее. И сейчас мы сидели молча и смотрели, как падают серебристые снежинки в луче фонаря. Вернее, смотрела только я, Саша сидел по обыкновению, прикрыв глаза. Что там творилось за закрытыми веками оставалось загадкой. Какие демоны там беснуются, он никогда не показывал. Вечер был теплый, безветренный, несмотря на то, что температура была чуть ниже нуля. Я забыла перчатки, и руки ощутимо прихватывало. Саша взял мою ладонь в руку.
– Ты замерзла, – констатировал он.
Он взял мои руки в свои теплые ладони и поднес к лицу, начал на них энергично дышать, слегка касаясь губами замерзших пальцев, согревая паром изо рта. Так и правда стало влажно и теплее. И в моей душе появилось такое чувство расплывающейся нежности к нему. Видимо он прочитал это на моем лице, потому что поймал мой взгляд и обменивался со мной какой-то непонятной мне информацией. А потом резко отвернулся и проговорил:
– Только не влюбись в меня, Солнцева.
Меня очень смутили его слова, потому что за секунду до них мне показалось, что я вижу нежность в его взгляде. И, по правде сказать,
