уже ближе к полудню в самом скверном расположении духа. Точнее, к тому месту, где ещё недавно располагалась деревня: сейчас на плотно утоптанном пятачке стояла пара десятков огромных телег под пёстрыми парусами полотнищ, натянутых на высокие дуги и создающих этакие шатры на колёсах. Аборигены помоложе заканчивали погрузку – сноровисто и деловито, явно выполняя привычную работу, – и запрягали своих странных тягловых зверей, флегматичных и тяжёлых, похожих на помесь быка и ящерицы. Чуть в стороне несколько всадников сгоняли стадо; под седло у местных шли зверушки, отдалённо похожие на гужевых, только заметно меньше и изящней, ближе к лошадям. В этом деле им помогала стая чешуекотов, как метко окрестил этих зверей один из наших: крупных, с жеребёнка, молчаливых и умных хищников, заменявших аборигенам собак.
Здесь вообще вся одомашненная живность, оставаясь при этом теплокровными, имела странные шкуры – частью чешуйчатые вроде змеиных, а частью привычно меховые. Притом на свободе водилось совершенно обычное зверьё, почти не отличающееся от привычного. И это была ещё одна большая странность в общую копилку, которая порождала очередной вопрос без ответа: откуда пришли эти аборигены со своей живностью, если её родня тут определённо не водится?
А ещё интересно, где они берут весьма недурственную сталь и другие кованые изделия попроще, если у них даже своего кузнеца нет.
Я направилась к группе самых старших женщин: от всех прочих их отличали пепельно-серые волосы и жутковато жёлтые глаза. Впрочем, отличие это могло объясняться множеством иных причин, но тут я полагалась на чутьё, утверждавшее, что дело именно в возрасте.
Пятеро матриархов сидели на расстеленном ковре в тени повозки, кружком, рядом несли караул три чешуекота, развалившиеся в обманчиво расслабленных позах. Одна из женщин, которая была в деревне за главную и которую вроде бы звали Траган (если это было имя, а не должность или что-то ещё), курила длинную, причудливо изогнутую трубку, остальные пили что-то из небольших глиняных мисок. Аборигенам такая посуда заменяла и тарелки, и кружки.
Моё появление встретили улыбками и приветствиями – для этого надо было сложить руки на груди, ладонь на ладонь, и склонить голову. Я ответила тем же, и женщина с трубкой жестом предложила мне сесть рядом. Разумеется, я тут же плюхнулась на ковёр и жестами изобразила, что пью, вопросительно глядя на Траган.
Они обменялись взглядами и репликами, и вскоре мне вручили не только миску с душистым травяным отваром, но и – чудесные женщины! – дежурный перекус: лепёшку, в которую было завёрнуто мясо, сыр и какая-то зелень.
Жизнь сразу показалась куда более приятной штукой, чем представлялось минуту назад. Осушив разом половину чашки, я торопливо зажевала это лепёшкой и только потом принялась за исполнение поручения: попыталась выяснить, что сгоняло с места собеседниц.
Большего, чем Лель и остальные, я в итоге не добилась. Единственное, что сумела уяснить, относились
