до машины, я держал послушную и мягкую в покорности, лишенную каких-либо эмоций, руку Тани, потерявшую способность ретранслировать взаимопонимание желаний и находящуюся в нерешительности у порога выбора.
– Я поеду… Вас подвезти?
– Спасибо. Я, мечтая встретить вас в субботу, – погуляю.
– Может, и случится, – задумчиво, садясь за руль, сказала Таня.
Руку положив на внутреннюю часть бедра Татьяне между ног, я скромностью поцеловал ей ямочку на шее, возле уха… Телесность равнодушная не возмутилась: толстокожесть неприступною бронею перекрыла доступ внешним раздражителям. Полной грудью я вдохнул позывы ароматного звучания: сквозящий холод с привкусом солоноватости морской… Выдохом, замедленным, я попытался обогреть ее закрытость… Дернувшись, Татьяна грустною улыбкой отстранилась от горячего напоминания.
Машина отъезжала нерешительно, как бы раздумывая, собираясь с мыслями и выбирая направление… А определившись – резко скорость набрала.
Вот и спроси себя: «Ты кто?». Ответ Татьяна увезла с собой.
Печаль – задернет лик вуалью,
зажмет от недосказанности строк;
и мысль, прикованная далью,
несется в безвозвратный мир тревог.
Что она оставила тебе? Уверенность, что ты еще мужчина при способностях подвигнуть женщину на удовольствие, идя на поводу ее желаний? А веди она себя пассивно – ты расшевелил бы залежалое свое либидо на утеху ей? Подброшенное случаем, решительное изъявлением хотений чудо, с темпераментным радушием уступчивого оформления, но для чего? Сколько раз на протяжении мирянской жизни задавался я вопросом: «Женщины, вы для чего, возникнув, завладев эмоциями и рассудком, в безответном прошлом исчезаете?». Брак на прорву лет прервал азарт изматывающего приключения. Но во мне всегда стремление не угасало: покорившись женщине, судьбы наброском подчинить ее зависимостью от себя, опять же задаваясь смыслом: «Для чего?..» Мчаться опрометью, безоглядно, к чувствам наказанию… соприкоснуться с разочарованием, в депрессии отбыть свой срок… Одарить себя новинкою часов разлучных… Выдумать всепоглощающее хобби, духовно им обогатиться, очищением свободы для тягот душераздирающих, приятных «новизною» испытаний…
Женщины, они всегда желали большего, чем я для них готов был поступиться. И не в плане искренней духовности, запросов секса или материальной состоятельности. Они, без выражения прямого недовольства, уходили. Иногда напоминаниями возвращались, искореженную душу грешника опустошением тревожа.
Сжигая вдохновение этапом,
проторенному богом страсти,
прелестной нежности сатрапом,
любовью жизнь делил на части.
Таня… В одной из предварительно-прогулочных бесед я бережно ее окликнул: «Танечка!»…
Незамедлительно, одернув, среагировала: «Таня». Во всем ее благополучном, поразительно цветастом женском облике престижа все-таки недоставало черт, присущих только своевольности красотных див. Что – суровая действительность свой отпечаток
