style="font-size:15px;"> – Да замолкни ты уж! – огрызнулся Фока.
В наступившей грузной тишине дьяк не знал, как оправдаться. Он трепетал перед гостем, сжимавшего в руке чехол – явно с оружием. Мысли блуждали судорожно, и дьяк пытался, словно тонущий, схватиться хотя бы за какой-нибудь довод:
– Ничего мне ни дед, ни отец о том не сказывали! Мне след было одному там оказаться! Свести знакомство с неким господином, войти в доверие, чтобы попасть на службу…
– Эх ты, жалкая твоя душонка! – брезгливо перебил Фока. – От предков передавалось мне, что я – Фока Зверолов, должен выследить и свести этого лютого зверя в обличии людском, а ты, ты! – он ткнул в грудь Евтихия, и тот невольно отшатнулся, задев головой лампаду, масло пролилось за шиворот. Дьяк с трудом подавил крик. – Именно тебе было уготовано стать его возничим, и суметь задержать его под любым предлогом, чтобы помочь мне одолеть его. Но вот теперь и скажи мне, такое ты отродье, недостойное славных предков, как мне быть?
– Уверяю, этот крестьянин непонятно как появился, должно быть, произошла какая-то странность! Да это он во всём и виноват, не я! Поверь мне, славный охотник!
– Брось эту мерзость, ещё сапоги мне вылежи, отродь! – Фока уже с трудом удерживался. И только взгляд на иконы немного его успокоил. – Ладно… Я, верно, знаю крестьянина, о котором ты тараторишь. Эх, зачем его только отпустил до сроку. Если бы он меня дожидался там, у ворот, как бы всё хорошо сложилось!
– Да он, поди же, из Серебряных Ключей, знаю его! Дети его тут крещены! Звать Петром, найдёшь легко! Дело-то – нехитрое!
– Нехитрое дело тебе было доверено, но почём зря! А ты в самом зачинке его провалил! – он выдохнул. – Лучше скажи мне, ты слышал что про Кродо?
– Про гигантского крота, обитателя шахты? Знамо дело! О нём отродясь говорят, байка такая местная, страшилка для детёв…
– Несколько часов назад я убил Кродо.
Евтихий сглотнул.
– И у меня больше нет ни одной заговорённой серебряной пули, чтобы разить тех, кто явился оттуда, – и он посмотрел вниз. – Как нет и времени.
Фока порылся в карманах, и извлёк горсть монет:
– Слушай, отродье, раз ты провалился, но хочешь жить, соображай-ка быстро, где я могу это всё переплавить хотя бы на одну пулю…
Еремей Силуанович любезно пододвинул Гвилуму кресло, и тот, долго и степенно отказываясь и выполняя множество других старинных условностей, всё же опустил круглый зад, положив руки на пухлые подушки.
«Точно крылья они у него, надо же!» – подумал барин, и перешёл сразу к делу.
– Говорю я, значит, что совсем уж сбился весь с ног в поисках этой бумаги, ведь без неё, как чернильные души в конторах настаивают, мне никак не оформить моего права на владение шахтой. Знаю по отголоскам только, по редким семейным рассказам, что строилась она во времена, когда мой славный предок
