яркими гирляндами из орхидей и лотосов. Я вспомнила, как когда я была ещё девочкой, я точно так же заходила в храмы Индры, Варуны и других божеств, я молилась, я славила их и пела песни в их честь. Теперь я стала другой, но прежняя вера осталась.
– Падма! Мускан! – крикнула я, – Сания! Савитри! Где Вы!
Но меня окружали незнакомые люди с радостными сияющими счастьем лицами. Наверное, среди этих радостных лиц, у меня единственной было озабоченное лицо. Мне стало страшно, что я потерялась в этой толпе.
– Мускан!
– С Днём Дурги! С Днём Дурги! С Днём Дурги! – слышалось отовсюду.
Я почувствовала, как кто-то взял мою ладонь в свою тёплую ладонь и сжал её, словно передавая мне свои силы. Я осмотрелась, широко открыла глаза. Два сияющих чистотой глаза, напоминающие по цвету голубизну летнего неба, растянутые в улыбке губы….Я внимательно вгляделась в это сияющее добротой лицо.
– Карим! Бессмертный!
Он энергично закивал, и мы обнялись.
– Шачидеви! Красавица Шачидеви!
– Я уже давно не красавица, потому что моя красота высохла от слёз, – сказала я.
– И всё же ты – красавица. Только посмотри на себя, Шачи. Ты просто забыла, что такое радость.
– Расскажите, отец Карим, как Вы жили все эти годы с тех пор, как мы расстались на Земле Тибета?
– Я жил в Шамбале, затем был в Храме Золотого Вишну, я много скитался, лечил больных и страждущих. А знаешь, я вспоминал о тебе.
– И я долго думала о Вас, отец Карим.
– Я знал, что мы встретимся.
– Я тоже всегда знала это, потому что меня всегда тянуло в Тибет и Гималаи. Моё тело было там, в Турции и Индии, а душа – здесь.
Он снова улыбнулся:
– Ну вот, ты здесь, на земле Великой Шамбалы. Ты идёшь по своему Пути. И вот что я хочу сказать тебе, красавица Шачидеви.
Карим крепко сжал мою ладонь. Мне стало очень жарко от этого пожатия, словно сильный огонь поселился в моём измученном теле.
– Ты знаешь, Шачидеви, случайностей на свете не бывает. Наша встреча тоже не случайна.
– Я это знаю, отец Карим.
– Я пришёл, чтобы помочь тебе простить, чтобы горе окончательно вышло из твоей души.
Я посмотрела на Карима, он почти совсем не изменился, разве что его лицо стало более загорелым и смуглым, и на этом фоне его сияющие голубые глаза стали выделяться ещё сильнее и ярче.
– Простить? – спросила я, ничего всё ещё не понимая.
Кого же я должна прощать, если в сердце моём поселилась доброта? Я посмотрела на Карима:
– Отец Карим, я простила Диллиппа, да он и ни в чём не виноват. Он ведь не знал, что я жива.
Я рассказала ему о себе. Бессмертный внимательно выслушал меня, затем сказал:
– Я
