со всевозможными проходимцами, и в цилиндрах и в лохмотьях; но он не такой простак, чтобы ожидать подозрительного поведения от подозрительных типов; он был готов следить за всеми, но, слава богу, никто не появился. А когда они собрались вокруг швейцара, с улыбкой стоявшего на крыльце, то услышали еще более окончательный вердикт.
– У меня есть право спрашивать любого человека, будь он герцог или мусорщик, что ему нужно в этом доме, – сказал добродушный великан в мундире с золотым шитьем. – Клянусь, здесь было некого спрашивать с тех пор, как ушел этот джентльмен.
Незаметный отец Браун, который отступил назад и скромно потупил взор, собрался с духом и кротко спросил:
– Значит, никто не поднимался и не спускался по лестнице с тех пор, как пошел снег? Снегопад начался, когда мы втроем были на квартире у Фламбо.
– Здесь никого не было, сэр, можете поверить мне на слово, – заявил привратник с непререкаемой авторитетностью.
– Тогда интересно, что это такое? – произнес священник и снова уперся в землю немигающим рыбьим взором.
Все остальные тоже посмотрели вниз; Фламбо отпустил пару крепких словечек и всплеснул руками по-французски. Посреди входа, охраняемого швейцаром в золотых галунах – в сущности, прямо меж расставленных ног этого колосса – тянулась цепочка грязно-серых следов, отпечатавшихся на белом снегу.
– Боже! – невольно воскликнул Энгус. – Это Невидимка!
Без лишних слов он повернулся и устремился вверх по лестнице в сопровождении Фламбо, но отец Браун остался стоять, поглядывая на занесенную снегом улицу, словно вдруг утратил интерес к своей находке.
Фламбо был явно настроен выбить дверь своим мощным плечом, но шотландец Энгус поступил более благоразумно, хотя и не так драматично. Он провел пальцами по дверному косяку, пока не нашел невидимую кнопку, и тогда дверь медленно отворилась.
Картина внутри была в целом такой же, как и раньше; в прихожей стало темнее, хотя в комнату еще пробивались последние алые лучи заката. Несколько безголовых автоматов передвинулись со своих мест с какой-то неведомой целью и стояли тут и там в вечерних сумерках. Их зеленая и алая раскраска стала почти незаметной, очертания размылись, и они странным образом стали немного более похожими на людей. Но в самом центре, где раньше лежала бумажка, исписанная красными чернилами, теперь находилось нечто очень похожее на лужу красных чернил, пролитых из бутылочки. Однако это были не чернила.
С подлинно французским сочетанием неистовства и рассудительности Фламбо лишь заметил: «Убийство!» – и, ворвавшись в квартиру, за считаные минуты обшарил все шкафы и укромные уголки. Но если он ожидал найти труп, его постигла неудача. Исидора Смайса просто не было в квартире, ни живого, ни мертвого. После тщательных поисков двое мужчин встретились в прихожей и уставились друг на друга, утирая пот с лица.
– Друг мой, – сказал Фламбо, который от волнения перешел на французский. – Ваш убийца
