что жил наверху, не только погиб, но и пропал.
– Каким образом? – спросил священник.
– По правде говоря, отец, я убежден, что это больше по вашей части, а не по моей, – сказал Фламбо после небольшой паузы. – Ни один друг или враг не входил в дом, но Смайс исчез, как будто его похитили эльфы. Если это не сверхъестественный случай, то я…
Его речь была прервана необычным зрелищем: рослый полисмен в синей форме выбежал из-за угла и во весь опор помчался к отцу Брауну.
– Вы были правы, сэр, – пропыхтел он. – Тело бедного мистера Смайса только что нашли в канале внизу.
Энгус в замешательстве поднес руку ко лбу.
– Он побежал туда и утопился? – спросил он.
– Клянусь, он не спускался вниз, – ответил констебль. – И он не утонул, потому что был убит ножом в сердце.
– Тем не менее вы видели, что никто не входил в дом, – мрачно произнес Фламбо.
– Давайте немного пройдемся по улице, – предложил священник.
Когда они подошли к дальнему концу полукруга домов, он вдруг воскликнул:
– Какая глупость с моей стороны! Я забыл спросить у полисмена, не нашли ли поблизости светло-коричневый мешок.
– Почему светло-коричневый? – изумленно спросил Энгус.
– Потому что если бы мешок был любого другого цвета, все пришлось бы начать сначала, – ответил отец Браун. – Но если он светло-коричневый, то дело можно считать закрытым.
– Рад это слышать, – с иронией произнес Энгус. – Насколько мне известно, оно и не начиналось.
– Вы должны все рассказать нам, – сказал Фламбо с тяжеловесным детским простодушием.
Невольно ускоряя шаги, они шли по длинному изгибу улицы на другой стороне высокого холма; отец Браун, возглавлявший процессию, некоторое время хранил молчание. Наконец он сказал с почти трогательной застенчивостью:
– Боюсь, объяснение покажется вам слишком прозаическим. Мы всегда начинаем с абстрактных вещей, и эта история не может начаться как-то иначе. Вы никогда не замечали, что люди никогда не отвечают именно на тот вопрос, который вы задаете? Они отвечают на вопрос, который слышат или хотят услышать. Допустим, одна пожилая дама в загородном доме говорит другой: «Кто-нибудь живет вместе с вами?» Ее собеседница никогда не ответит «Да, дворецкий, трое слуг на посылках, горничная и так далее», хотя горничная может находиться в комнате, а дворецкий – стоять за ее креслом. Она скажет: «С нами никого нет», имея в виду, что нет никого из тех, о ком вы спрашивали. Но предположим, что врач во время эпидемии спросит ту же самую даму: «Кто живет в вашем доме?» Тогда она сразу же вспомнит дворецкого, горничную и всех остальных. Это особенность языка: вам никогда не ответят на вопрос буквально, даже если ответят правдиво. Когда эти четыре честных и достойных человека утверждали, что никто не входил в дом, они на самом деле не имели в виду, что никто туда не входил. Они имели в виду только тех, кого могли в чем-то
