незнакомец, коробила его, он считал разумным молча терпеть его вольное поведение, естественное для человека, недавно распростившегося с монотонностью моряцкой жизни. Уравновешенность, которой обычно отличался олдермен, была несколько поколеблена, но ему удалось скрыть свое неудовольствие от окружающих. Когда главное действующее лицо этой сцены наконец умолкло, восстановилось обычное спокойствие, и казалось, что о присутствии незнакомца было забыто.
Подгоняемая свежим ветром и начинающимся отливом, периагва быстро неслась по заливу мимо небольших островков, и вскоре пассажирам стал отчетливо виден крейсер под названием «Кокетка». Вооруженное двадцатью пушками судно стояло на якоре напротив деревушки, раскинувшейся на берегу острова Статен – конечного пункта следования периагвы. Здесь обычно отстаивались на якорях суда, отправлявшиеся в дальнее плавание и ожидавшие благоприятного ветра; и как раз здесь, так же как и в наше время, они проходили досмотры и подвергались различным формальностям, введенным ради безопасности населения города. Прямо против расположенного на берегу селения стоял на якоре покачивающийся на волнах крейсер «Кокетка». Других судов здесь не было, так как в начале XVIII столетия прибытие какого-либо «купца» в гавань Нью-Йорка было редким явлением.
Периагва приблизилась к крейсеру футов на шестьдесят. При этом ее пассажиры стали проявлять явное любопытство и интерес.
– Держи дальше свою «Молочницу», – пробурчал олдермен, замечая с неудовольствием, что хозяин парома в угоду пассажирам правит прямо на крейсер. – Моря и океаны! Неужели Нью-Йоркский залив так узок, что ты вынужден стирать пыль с пушечных дул этого праздного судна! Если бы королева знала, как проедают и пропивают ее деньги эти бездельники на борту крейсера, она бы отправила их в Вест-Индию охотиться за флибустьерами! Отвернись, Алида, дитя мое, и ты забудешь о страхах, которые заставляет тебя переживать этот тупоголовый дурень! Ему, видите ли, захотелось показать свое умение управлять кораблем!
Но племянница, к великой досаде почтенного коммерсанта, нисколько не нуждалась в этом ободрении. Если ее щеки зарумянились и дыхание сделалось чаще, то едва ли все это было вызвано страхом. К счастью, вид леса высоких мачт и невероятного переплетения снастей, почти нависших над палубой периагвы, когда она проходила почти борт о борт с крейсером, отвлекли внимание ее спутников, и те не заметили происшедшую в девушке перемену.
Десятки любопытных устремили на пассажиров периагвы свои взоры сквозь орудийные порты, высовывались над фальшбортом, как вдруг офицер в скромной форме капитана военно-морского флота того времени появился у грот-мачты крейсера и приветствовал пассажиров периагвы, взмахнув шляпой с видом человека, которому преподнесли приятный сюрприз.
– Голубого неба, тихого ветра желаю всем вам! – крикнул он с развязностью моряка. – Целую ручки прелестной
