я серьезно и объясняю!
– Подождите, Максим Викторович, – вступил Федя, переполошившись, что Георгий все примет за чистую монету, – как ничего не делает? Режиссер весь спектакль делает! Как артисты стоят, куда идут, что говорят, это все режиссер придумывает.
– А разве в пьесе не сказано?
– Нет, автор пьесы – это совсем другое дело!.. Вот смотрите…
Они успели все съесть и выпить, а звонка все не давали. Должно быть, здесь приняты длинные антракты.
Втроем они вернулись в ложу, уселись и еще немного поговорили.
Зал постепенно заполнялся, ровный гул поднимался из партера и бельэтажа к балконам, тоже заполненным.
Звонка все не было.
Постепенно шум стих и установилась тревожная полутишина, зрители не понимали, что происходит.
Когда шум стал подниматься снова, в прорезь занавеса вышел директор. Максим даже не сразу его узнал – в свете рампы он казался изжелта-бледным и очень маленьким.
Директор объявил изумленным зрителям, что произошло несчастье и спектакль отменяется.
Деньги за билеты будут возвращены, обращайтесь в кассу.
Озеров смотрел в окно, за которым валил снег. Метель пришла ночью, и утром оказалось, что горка, на которую выходили окна его номера, вся засыпана снегом так, что захотелось съехать с нее на заднице. Из приоткрытого окна несло морозной сыростью. Сейчас самое время отдернуть занавески, лечь на диван, накрыться пледом и смотреть, как летит снег. Смотреть долго, не отрываясь, и чувствовать, как в голове тоже начинает идти снег, и вскоре он закроет все, и хорошее, и плохое, и останется только одно – ждать весны.
Накрыться пледом и валяться до весны было никак невозможно, и Максим заставил себя одеться и спуститься на завтрак.
Завтракал он вяло и безрадостно, почти в полном одиночестве. Все командированные уже разошлись по делам, а других постояльцев в гостинице не было. Потом появился Федор Величковский.
С ним вместе явились любопытство, нетерпение и охотничий азарт.
Федя обежал буфетную стойку, сунул в тостер два куска хлеба, подумал и сунул еще два. Налил в стакан воды из графина, выпил, налил еще, подумал, забрал графин и притащил на стол.
– Чего-нибудь изволите, Максим Викторович?
– Почему ты в капюшоне?
– А! – Федя откинул с головы капюшон синей толстовки. Волосы у него торчали в разные стороны. – Так это для конспирации, шеф! Чтоб никто не догадался!
– Сыру желаю.
– Плавленого или такого?
– Обыкновенного.
На Фединой собственной тарелке болтались салатные листья, два прозрачных ломтика ветчины и гора поджаренного хлеба. Два ломтика ветчины Озерова развеселили.
Сыр он принес отдельно, и очень много – небольшой сырный холмик.
– Хочу чаю, – заявил Федя. – Никогда по утрам не пью кофе, Максим Викторович! Только старый добрый
