с женщиной.
В классе стало тихо.
– Ты про ребенка-то правду сказал, журналист? – вдруг с подозрением осведомился майор. – А то я вашу породу знаю: соврать – нехер делать.
Зимин уже не обижался – он был в каком-то странном ступоре: ничего не задевало, никуда не хотелось. Ответил почти равнодушно:
– Не соврал. Видел я паренька этого.
Вдруг опять подал голос субъект за последней партой. Все это время сидел он так же тихо, ни на что не обращал внимания – писал себе в тетрадочке. А тут – заговорил.
– Я, товарищ майор, заберу у вас, пожалуй, этого молодого человека. Не возражаете?
Майор замолчал на полуслове, пожал плечами: мол, забирай, что тут скажешь. Зимин повернулся к своему негаданному защитнику и покровителю и поинтересовался:
– Так мне с вами идти?
– А ты против? – спросил товарищ в штатском.
– Да нет, – теперь плечами пожал Зимин. – Хотелось бы только знать, куда.
– До ближайшего кабака, – сообщил странный субъект. – Там и продолжим банкет.
Он подождал, пока Зимин застегнет куртку и вышел из кабинета вслед за ним.
***
Комментарий Максима Зимина:
Знаешь, что меня в тебе поражало больше всего? То, что ты всегда умудрялась не замечать главного. Я бы – честно – и внимания, может, не обратил на этого мальчика, если бы не один нюанс, который ты упустила. Я видел его в двух местах одновременно. Понимаешь? Сначала – мальчишка, маленький, нырнул в подворотню. Я – за ним. И моментально – вон он, вообще не другой стороне улицы, за угол заворачивает. Мы ведь оба понимаем, что реальный мальчик не может преодолевать расстояния в двести-триста метров за пару секунд, так? Поэтому я его запомнил. Поэтому обрадовался, когда его мать прибежала. Но и удивился. Лучше бы это была галлюцинация, честно. И если бы не тот чекист, я бы, разумеется, парился по поводу мальчика еще дольше.
Про себя я сразу назвал его «Айсмен». И уже с тех пор, получается, по-другому и не звал. Мне казалось, похож: супергерой Бобби Дрейк, заморозит и себя, и тебя, и вообще все окружающее. На самом деле фамилия его была Васильев, звали Игорь Андреевич. Мы, действительно, пошли в какой-то ресторан – и, что интересно, у него там был знакомый директор. Я до сих пор не знаю, что именно он делал и за что отвечал во время теракта на Дубровке, тогда не спросил, а позже уже не было смысла. Он работал в московском управлении ФСБ, в отделе по защите конституционного строя, кажется.
Он говорил очень дружелюбно, еще раз объяснил, в чем я был неправ (хотя как раз это довольно быстро понял и без него), а потом начал меня расспрашивать. Помню, что вопросы казались мне очень странными: где родился и вырос, кто родители (очень, помню, посочувствовал, когда я объяснил, что оба умерли). Я через какое-то время пришел в себя – и тоже стал спрашивать. Он не отнекивался,
