определение, мы не рассматривали его действительный диагноз даже как возможность. Как, думаю, и многие, я слышал о БМН только в связи со Стивеном Хокингом. И разумеется, мы даже мысли не допускали, что у Майка может быть то же самое.
Все эти медицинские светила! Кажется, никто даже не попытался проконсультироваться с кем-то еще. Ответов не было, и от этого Майк был уже вне себя. Как, впрочем, и от того, что приходится снова и снова описывать свои симптомы новым людям, которым, казалось, не передали никаких записей из истории его болезни (либо они просто не стали их читать). Как бы то ни было на самом деле, впечатление возникало именно такое. Удрученный, он снова и снова возвращался к своему врачу, и спрашивал, к кому еще сходить, что еще попробовать. Эта система казалась такой неповоротливой. И при всем при этом ему давали такую таблетку, другую таблетку, разные лекарства, которые, как ему говорили, могли бы помочь. Но не помогали.
Майк обратился к интернету, с его легкодоступными и очень сомнительными в плане безопасности методами самодиагностики, и, за неимением никакого профессионального мнения, заподозрил у себя болезнь Лайма.
Либо это, либо такие странные косвенные последствия перенесенного год назад гриппа. А на следующей неделе…
– Я думаю, это может быть рассеянный склероз, – сказал он мне по телефону. Я в это время работал в Лондоне.
– Это не рассеянный склероз, Майк, – сказал я.
– Я думаю, возможно, он. Симптомы те же.
– Это не рассеянный склероз, – повторил я. В голосе Майка был слышен испуг.
Наш хороший друг, фотограф по имени Кит, умер от рассеянного склероза за несколько лет до того. Мы знали не понаслышке, через что он прошел, так что я понимал, что Майку страшно. Я сказал Майку, что даже если это рассеянный склероз (а это не он – я уверен, что у Майка не такие симптомы, как были у Кита), мы с ним справимся. С ним справляются. От него есть хорошее лечение. От него есть лекарства. Не всегда это смертельное заболевание. Я сказал, что все будет хорошо. Даже если это рассеянный склероз (а это не он), Майк получит все существующие от него таблетки. Это будет не раз плюнуть, но он не умрет. «Все будет нормально», – сказал я ему.
Сказать-то сказал, но, думаю, в глубине души я тоже встревожился. И, конечно, в то время я стал более заботлив по отношению к нему, хотя и на подсознательном уровне. Незадолго до этого он приезжал ко мне в Лондон, и мы пошли выпить с друзьями. Обычно Майк стоял у барной стойки, заглатывая шоты (как в Авориазе), пока не напьется в стельку. Теперь же он тихонько сидел в уголке и едва пригубил выпивку. Он чувствовал странную слабость в ногах.
«Я пойду домой с Майком», – сказал я остальным. И – спасибо им за это – они собрались и ушли с нами. Думаю, это было впервые, когда я по-настоящему почувствовал желание защитить его. В Авориазе я помогал ему подняться на ноги, но это было другое. Что-то было не так.
«Мы справимся», – пообещал я ему. Да, мы. Я буду рядом, чтобы его поддержать. Будь
