мы приходили в гости, от нее каждый раз пахло новыми духами, в отличие от ее сестры Эрны, жерди, которая постоянно ворчала.
Бабушка Анна и мой отец садились с двух сторон во главе стола, а мы, дети и внуки, устраивались напротив друг друга. Бабушка трижды выходила замуж. Когда один умирал, она знакомилась на церковной скамье со следующим. Отец Эрны, Вилли, взял веревку и ушел в лес. Отец Отто, которого тоже звали Отто, погиб на Первой мировой войне, за три месяца до рождения сына. Он был большой любовью бабушки Анны, и потому она назвала его именем моего отца. Ее последний муж, Карл, был разнорабочим. Большую часть времени он был пьян и избивал всех вокруг, кроме любимой дочери Инге. Он умер незадолго до конца войны, дома, у печки. Три свадьбы, трое родов, трое похорон. После этого бабушка Анна посвятила себя Богу.
Тяжелое воскресное жаркое опустилось в центр стола. Здесь никого не заставляли сидеть идеально ровно, люди всем телом наклонялись над столом и опирались на него, чтобы протолкнуть нагруженную вилку поглубже в широко раскрытый, как у стоматолога, рот – ему оставалось лишь неторопливо и шумно трудиться, благодаря чему утомительные застольные дискуссии с вечно одинаковыми вопросами о жизни становились излишними. Если разговоры и были, то длились они недолго.
– А где Сала? – спросила бабушка Анна.
– Дома, мама, я же тебе говорил.
– Нет.
– Нет, уже говорил.
– Нет.
– Говорил.
– Нет, не говорил.
Она отложила приборы в сторону.
– Ну, значит, нет, – сдался отец.
Дядя Гюнтер со стоном потянулся через стол. Его рука не дотягивалась до миски.
– Волкер, картошку.
У моего двоюродного брата Волкера уже заплыли жиром бедра. Его пухлые губы казались мне жутковатыми. Кроме того, он на меня пялился.
– Малец, сделай-ка погромче. В этом бедламе ничего не слышно! – крикнул дядя Гюнтер.
Волкер со стоном встал.
– Гюнтер, веди себя прилично.
Бабушка Анна не терпела дурных манер. Она была дамой. Если кто-нибудь заходил в ее присутствии слишком далеко, то сразу получал по рукам, и неважно, кто это был, – ее не остановил бы сам евангельский епископ.
– Тихо падает снег… – пропела Габи и стряхнула с плеч брата перхоть, когда он сел на место.
– Сейчас получишь, – огрызнулся Волкер и повернулся к матери.
– Правильно, мой мальчик, не давай себя в обиду. А вы, барышня, следите за языком, ладно?
– Господи, это поллюции, да?
Габи враждебно посмотрела на мать. Когда рука дяди Гюнтера ударила по столешнице, тетя Эрна от ужаса выронила вилку. Ее муж, дядя Полхен, спрятал усталые глаза-пуговки за толстыми стеклами очков.
– Уймитесь, хабалки. Я пытаюсь смотреть передачу, – прорычал дядя Гюнтер.
– Ни слова против маминого любимчика, – прошептала мне двоюродная сестра.
Габи,
