учитель, мучитель, друг.
Льдинки – буквы смешал с улыбкой
И небрежно рассыпал вновь.
Заискрились ярко и зыбко
И сложились в слово «любовь».
Знаю только, что раз в три дня…
Знаю только, что раз в три дня
Бог приходит пытать меня,
Бог приходит играть со мной,
Заменяет зиму весной.
Знаю только, что раз в три дня
Черт приходит ласкать меня,
Черт приходит шутить со мной,
Наслаждаться больной игрой.
Знаю только, что раз в три дня
Ты приходишь учить меня,
Ты приходишь играть со мной,
Наслаждаться своей игрой.
Я буду, кем ты захочешь…
Я буду, кем ты захочешь:
Любовницей, матерью, дочерью,
Подругой, почти незнакомкой,
Ребенком, игривым и колким,
Старухой у колыбели,
Вдовой у холодной постели,
Сестрой, вчерашней безделкой,
Тираншей… и даже сиделкой.
Я буду, кем ты захочешь
Безлунной оплавленной ночью.
Часть тебя навсегда в этом небе останется…
Часть тебя навсегда в этом небе останется:
Между россыпью звезд, возле самого месяца.
Часть тебя с этим миром уже не расстанется,
Даже если однажды исчезнуть попросишься.
Часть меня навсегда в этом поле останется:
Между зеленью трав и снегов повторением.
Часть меня до тебя никогда не дотянется,
Даже если меня позовешь ты со временем.
Нет у меня ничего ни надежды, ни веры…
Нет у меня ничего: ни надежды, ни веры.
Только твое лицо призраком и химерой.
Только твои слова шаткими повтореньями.
Только твои глаза мнятся ночными бденьями.
Мне ли твоя любовь станет в пути наградой?
Что же ты смотришь вновь не на меня, а рядом?
О чем-то молится Иуда…
О чем-то молится Иуда.
Он тоже ожидает чуда.
Он верит в Божье всепрощенье.
Не видит он греха в решеньях:
В предательстве, убийстве, лести,
В забвеньи человечьей чести.
И в покаянии пока
Не видит своего греха.
Вот осень догорит пожаром…
Вот осень догорит пожаром,
Опустит с неба белый саван,
Прикроет землю перед смертью,
Закружатся ночные черти.
Оставят кровь рябины спелой
На саване безумно белом,
И тот, кто клялся мне в любви,
Уйдет по утренней крови.
