было это глубоко параллельно, но соседи так не считали. Но тут двери распахнулись, и в палату вошла женщина средних лет в очках и белейшем халате.
– Здравствуйте, товарищи, – громко поздоровалась она и, кинув любопытствующий взгляд на Вовку, подошла тем не менее сначала к дедушке. До Вовки она добралась в последнюю очередь.
– Тебя ведь Володя зовут, – спросила она, смотря в историю болезни.
– Да, – коротко ответил он.
Ирина Васильевна удивленно вскинула брови и продолжила:
– Ну, расскажи, пожалуйста, что с тобой случилось.
Вовка скупо в нескольких словах рассказал о вчерашнем событии, и с его рассказом брови врача поднимались все выше.
– Интересно, интересно, – сказала она, – понимаешь, Вова, я ведь первый раз вижу человека, которого молния ударила. Ты бы не мог рассказать о своих ощущениях подробней.
После опроса, она тщательно осмотрела его, покачала головой, увидев красно-черные разводы на спине, и назначила ему рентген и анализы. Лекарств после долгого раздумья не назначила вовсе.
Только она вышла за дверь, как к Вовке сразу подскочил Игорь.
– Ну, фраер, ты попал, здесь тебя не трону, но подожди немного и узнаешь, как прыгать на незнакомых. У меня Софрон в кентах, понял? – прошипел он, брызгая слюной из дырки, которая была у него вместо двух верхних, передних зубов.
Вовке, который не знал здесь никого, было фиолетово, Софрон в друзьях у парня, которого он ударил или еще кто, поэтому он только с любопытством спросил:
– Так это Софрон тебе зубы выбил, чтобы легче у него отсасывать было?
Парень побелел, и ушел на свою койку. Потом собрал свои вещи, пошел к дверям, около них остановился, сказал, обращаясь к Вовке:
– Ты труп, – и вышел, хлопнув дверями.
– Зря. Зря, ты паренек так сказал, – неодобрительно буркнул однорукий, – ты что, не в курсах, что Софроновская кодла здесь весь поселок держит, так, что херовато тебе придется, на ножи поставят.
– Валентиныч, ну че ты опять к парню пристал. Ты не понял, что он от молнии все соображение потерял? Слыхал, как он с докторшей говорил, как не русский, – опять подал голос дед с дальней койке. – Ты лучше расскажи ему, что да как, объясни, а то выйдет из больницы, и зарежут в подворотне.
– Да бросьте вы, мужики, меня пугать, – ломающимся голосом сказал Вовка, – если из-за каждого петуха серьезный вор будет на перо ставить, так его самого живо опустят. Если этот Софрон узнает, что этот пидор его другом назвал, сами представляете, что с ним будет.
Опять в палате повисло молчание.
И тут подал голос один из молчащих до сих пор больных. Это был крепкий мужчина с насмешливыми внимательными глазами. Уши у него были, видимо, сломаны неоднократно и Вовка давно просчитал, что это кто-то из бывших борцов.
– А скажи парень, где это ты так наблатыкался, что понимаешь, когда ставят на перо, а когда нет.
– Так что тут такого,
