а валик спинки, обитый гвоздиками по довоенной моде – прежние хозяева были, скорее всего, интеллигенцией той поры – и обстановка, и книги на резной этажерке говорили об этом.
Я любил этот запах – запах старых изданий и кожаной обивки, особенно сильный во время дождя, я любил этот домик с его трогательной старомодной, подчеркнуто городской обстановкой.
Я ужасно любил дождь, а во время грозы пребывал в состоянии, близком к эйфории. К ней примешивалось необъяснимое чувство обреченности. Грохот небес напоминал о моей необыкновенной малости и незащищенности перед враждебным миром, а продуваемые ветром дощатые стены дачного домика усиливали впечатление.
Но сейчас все мои мысли занимали камни.
Время то тащилось, словно разбитая телега, то сжималось в одно мгновенье.
Еле дождавшись утра, я полетел на работу стрелой, а не поплелся нехотя, как делал обычно.
Перепрыгивая через лужи, добежал до остановки. Меня немного знобило, не то от сырости после ночной грозы, не то от волнения.
Из-за поворота показался трамвай. Похоже, набит до отказа – ничего не поделаешь, ждать следующего я не могу. Надо оказаться в лаборатории до прихода остальных.
Я выдохнул и попытался втиснуться внутрь вместе с другими свисавшими с подножки, но безуспешно. Вдруг чьи-то сильные руки вцепились в мой зад и стали толкать вверх.
Не ожидая такого участия, я обернулся, готовый дать отпор. Девушка, судя по виду, деревенская, ничуть не смутившись, подбодрила меня:
– Ну давай, давай! – и снова стала беспардонно мять мою пятую точку.
Вероятно, в их деревне не принято особо церемониться. Должно быть, ей часто приходилось массировать мужские ягодицы, поднаторела она в этом деле.
– Давай, давай!
Двери с трудом закрылись, нещадно сминая не только одежду, но и самих пассажиров.
В трамвае меня, как всегда, толкали и спрашивали, «вылазию ли я на следующей». Отвечал, что «не вылазию». Вот и моя остановка наконец.
Посторонний человек, пройдя по длинным коридорам нашей Академии Наук и заглянув поочередно во все помещения, все лаборатории, не обнаружил бы особой разницы. Везде люди с сосредоточенными лицами изо всех сил создавали видимость научной ценности их пребывания на работе.
Но небольшие отличия все-таки имели место.
В нашем институте спирт отхлебывали из мензурок, в институте биологии в отделе растений его запивали крепким чаем, заваренным в лабораторной посуде симпатичными практикантками, а в отделе физики и математики глушили литрами, просто черпая из фляг.
Чем занимались люди, считающие дрозофил, никто не знает – потому как вонь в лаборатории, где работала Марина, не располагала к дружеским беседам. Химики хотя бы включали вытяжной шкаф. К тому же Марина начала встречаться с Виталиком, и для меня была практически потеряна.
Марину я заприметил еще в детском
