Фомáнов обожал писать всякую чушь!..
Он старательно объяснял критикам, что это не просто чушь, а очищающая – от наукообразия, многозначительности, напыщенности, педантизма,, сухости, рационализма, самомнения…
Впрочем, самый вредный критик возражал, что самомнение и возникает-то иногда от собственной успешной чуши.
Но Фоманов не относил это к себе. Соглашался с критиком, не считая его вредным, и пояснял, что тут уж надобно другое чистящее средство.
Одностраничник
Ваня Пажин больше всего любил раскрыть посредине большой роман и прочитать одну страничку. А потом долго не читал ничего.
– Что за странное отношение к чтению? – удивлялся его приятель, изрядный книгочей.
И Ваня каждый раз ему снова с аппетитом объяснял:
– Прочту страничку, а потом хожу и думаю, что до неё было, что после будет. Так интересно! Иногда чувствую, что моя книга не была бы такой большой, а иногда – что была бы ещё толще.
– Тебе самому надо свои книги писать, – ворчал приятель-книгочей.
– Жду, когда без чужой странички обходиться смогу, – терпеливо повторял Ваня Пажин.
По большому счёту
У писательских трудов есть свои всякие технологии: как то сделать или другое. Самая важная и самая загадочная из них – как написать свой текст, что бы написанное получилось по большому счёту. Тут есть одна закавыка. Что ты сам считаешь написанным по большому счёту? Да ещё хорошо бы найти читателей, которые с тобой согласны.
Беспредельность эйфоризмов
Когда Вэк придумывал короткую выразительную фразу, он впадал в эйфорию. Так и называл придуманное эйфоризмом.
Особенно любил поймать какое-нибудь словечко и сказать эйфоризмом, что оно означает.
– Это, – говорил, – эйфоризм-определение.
Словечко всегда топорщилось, возмущалось:
– Не хочу в пределы-определы попадать! У меня и других значений немало!..
Ну, Вэк и другие эйфоризмы про него придумывал. Словечко даже такое про себя узнавало, чего раньше никто не слыхивал…
Поладит Вэк с одним словечком – и за другое принимается. Старался ко всем быть внимательным.
Трёхстрочная свобода
Поэт Риолет страдал рифмозависимостью. Даже хотел в прозаики перейти, но поэзию больше любил.
Друзья-поэты советовали:
– Пиши белые стихи, или верлибры.
Но в белые стихи опять прорывались рифмы, а верлибры больше трёх строчек казались Риолету нашинкованной прозой.
Тогда прилетела к нему Муза Поэзии, побрызгала вдохновением и говорит:
– Вот и сочиняй трёхстишия.
– Хокку, что ли? – удивился Риолет.
– Зачем хокку, если ты не японец? – удивилась Муза. – По-своему сочиняй. Даю тебе полную свободу!
Обрадовался Риолет. С тех пор только трёхстишия и сочинял. Ещё бы! Ему сама Муза Поэзии
