с трудом поднимается на ноги и, хромая, уходит в конюшню. Я стояла под дубом в настороженном ожидании, но никто не появлялся, никто не пытался ловить меня.
Шло время, солнце припекало всё сильнее, вокруг меня роились мухи, садясь на мои окровавленные шпорами бока. Я с самого утра не ела и сильно проголодалась, но на этом вытоптанном поле травы не хватило бы и гусю. Мне хотелось прилечь и отдохнуть, но я была туго засёдлана, к тому же я умирала от жажды, а вокруг не было ни капли воды. День проходил, солнце уже клонилось к горизонту. Я видела, как загоняют других лошадей, и знала, что их ожидают полные кормушки. Наконец, когда солнце совсем закатилось, из конюшни показался старый хозяин, неся в руках лукошко. Мистер Райдер был приятным стариком с совершенно белыми волосами, а голос у него был такой, что я могла бы его различить среди тысячи других. Голос не был ни высок, ни низок, но очень звучен, слова он выговаривал ясно и ласково, когда же мистер Райдер отдавал распоряжения, его голос приобретал решительность и властность, которые и лошадям, и людям внушали необходимость повиноваться.
Мистер Райдер без поспешности приблизился ко мне и, потряхивая овсом в лукошке, мягко и спокойно заговорил: «Пойдём, моя девочка, ну пойдём же, пойдём!»
Я не двинулась с места и позволила ему подойти ко мне, он протянул лукошко с овсом, я принялась есть, не испытывая ни малейшего страха, все мои страхи исчезли при первых же звуках его голоса. Пока я ела, он стоял рядом, похлопывая и поглаживая меня; заметив же на моих боках запёкшуюся кровь, пришёл в сильное негодование. «Ах ты, моя бедная, – приговаривал он, – с тобой плохо обошлись, очень плохо обошлись с тобой!»
Потом он осторожно взялся за повод и повёл меня в конюшню. У дверей конюшни стоял Самсон. Завидев его, я прижала уши и ощерила зубы. «Отойди в сторону, – сказал хозяин, – и держись подальше! Кобылке и так досталось от тебя сегодня». Самсон проворчал что-то насчёт злобной твари. «Запомни, – сказал ему отец, – человеку с дурным характером никогда не вырастить добрую лошадь. Ты ещё плохо знаешь своё дело, Самсон».
Хозяин сам поставил меня в стойло, собственноручно снял седло и уздечку и привязал меня. Он распорядился принести ведро тёплой воды и губку и, приказав конюху держать ведро, долго и осторожно очищал мои бока от запёкшейся крови. Его руки двигались так бережно, как будто они ощущали мою боль. «Спокойно, моя прелесть, спокойно», – убеждал меня он, и мне становилось легче от его голоса.
Тёплая вода тоже облегчала боль. Углы моего рта были так изодраны мундштуком, что я не могла есть сено: стебельки царапали. Хозяин внимательно осмотрел мои губы, покачал головой и велел конюху принести кашу из отрубей, добавив туда и муки. Как же это было вкусно!
Хозяин стоял возле меня, пока я не доела весь корм, изредка потрёпывая меня по холке и разговаривая с конюхом. Хозяин говорил: «Если породистую, норовистую кобылку не обучать без насилия, она так
