в подарок от своей семьи. На ручке красовалось его имя. Он был маленьким и темненьким, шатен с карими глазами, казавшийся довольно хрупким. На нас были новые белоснежные халаты, и руки еще не пахли формалином, по телу пробегала легкая дрожь, и в охлажденном помещении волосы на руках вставали дыбом. Мы представились друг другу.
– Я Тони, – сказал он, – очень рад нашей встрече.
В ту же секунду преподаватель раскрыл лежащий перед нами труп. Это был 62-летний мужчина. Некоторое время спустя, когда нам удалось свыкнуться с этим фактом, мы, разрезая тело, стали аккуратно обходить татуировки на коже, бережно сохраняя их, словно фотографии, сложенные возле его целой и неповрежденной головы. Мама. Красная роза и фигура женщины. Эмблемы морской пехоты США.
Когда мы добрались до раковой опухоли в его легком, лезвие скальпеля будто бы наткнулось на песок. После занятий в классе мои руки еще долго помнили то ощущение. Что-то инородное, серое, словно туман или гравий, было там, в верхней части органа. То, что мы делали, было сильным и пугающим, потому что, даже разрезая этого человека по фрагментам, я знал, что он когда-то на самом деле жил, ему было что рассказать и он смотрел на бесконечную морскую гладь с палуб кораблей. Я мог впустить все эти чувства, когда мне этого хотелось. По большей части я все же решал этого не делать. Ведь речь шла об анатомии.
Три недели спустя мы уже несли к раковине его ногу, а затем вымывали позеленевший стул из сегментов прямой кишки. Для первого раза событий было слишком много, и мне пришлось выйти на балкон, чтобы глотнуть воздуха. Он был горячим и недвижимым, я держался за поручни, глядя на сосновый лес, раскинувшийся на мили вперед вблизи городской черты, и знал, что должен вернуться внутрь. Тем не менее я продолжал стоять, выпуская на волю подступающую тошноту, до тех пор, пока кто-то не отворил дверь позади меня.
– Ты в порядке?
– Все хорошо, спасибо, Тони, я буду через минуту.
Мягко сквозь темноту
Я не мог поверить в то, что Уильям не призрак. Он напоминал тех изможденных людей из далекого прошлого, которые за колючей проволокой моргая ожидали прихода спасительных союзных армий. Молодому человеку было немногим больше тридцати, и единственное, что он не перестал делать, оказавшись на больничной койке, – жевать ледяные чипсы. Некоторое время спустя я начал четко различать этот звук – хруст ледяных осколков на его зубах. Парень был спокойным, внимательным и сейчас хотел лишь одного. Именно для этого теперь он возвратился домой, после стольких лет, проведенных в Атланте.
– Могу ли я что-нибудь для вас сделать? – спросил я, пожав ему руку в день нашей первой встречи.
Тогда я был еще студентом, а сейчас бы вряд ли позволил себе быть столь непосредственным.
– Конечно, – ответил он. – Вы можете вколоть мне двести миллиграммов морфина за раз.
А когда повисла неловкая пауза,
