заводах и фабриках постоянных комиссий выборных рабочих, которые совместно с администрацией разбирали бы все претензии отдельных рабочих; увольнение рабочего не может состояться иначе, как с постановления этой комиссии;
– свобода потребительско-производительных и профессиональных рабочих союзов;
– восьмичасовой рабочий день и нормировка сверхурочных работ;
– свобода борьбы труда с капиталом;
– нормальная заработная плата;
– непременное участие представителей рабочих классов в выработке законопроекта о государственном страховании рабочих.
По пункту первому вынужден категорически отказать, поскольку при рассмотрении споров администрации и профсоюзов должен существовать государственный третейский орган. По всем остальным – согласен…
Таково вам мое слово, господа выборные. Как видите, в большинстве моментов мы с вами вполне сходимся. Ну а пока – самовары поспели. Очень уж горло пересохло…
Наливайте-ка чаю и давайте не торопясь поговорим о том, как нам сделать жизнь в России лучше для всех нас. Хочу теперь вас послушать. Чтобы завтра вам стало легче и выгоднее работать, а мне не приходилось проверять идущих ко мне за помощью на металлонаходителе. Нужно ведь записать и обдумать все ваши идеи и предложения.
Какое-то время депутаты переваривали речь государя, запивая вкуснейшие пирожные и печенья лучшим в России чаем от поставщика двора его императорского величества сэра Томаса Липтона. Время от времени то в одном, то в другом углу полыхали магниевые вспышки – фотокорреспонденты готовили репортажи о встрече императора с его народом. Конечно, из речи Николая выборным было понятно далеко не все. И если рабочие могли считать свои требования почти полностью удовлетворенными, то вот крестьяне…
Их и было-то в этой депутации совсем немного, все же Санкт-Петербург – столица империи, и крестьяне тут пребывали в явном меньшинстве, в отличие от остальной России. Но несколько человек сидели тесной группкой и, кажется, до сих пор не могли поверить, что распивают чаи с самим императором.
– Ваше величество, батюшка государь, – раздался робкий голос из крестьянской части депутации, – а как с землицею-то? Как наделы ни дроби, а все равно стало не прокормиться. Если хоть какой неурожай, а это, почитай, каждый третий год, то голодно. Мы-то ладно, сами-то мы вытерпим, но детки с голоду мрут…
Последняя фраза была сказана тихим, усталым голосом человека, который явно пережил подобную трагедию. И именно эта обреченная покорность судьбе и добила Николая. Дальше встреча пошла не по задуманному сценарию.
– Господи, вразуми же нас неразумных! – Из руки Николая выпала изящная чашка тончайшего китайского фарфора и разбилась об пол. – Как можно жить в самой обширной стране мира и жаловаться, что нету земли, чтобы прокормить семейство? Но как при этом в прошлый голодный
