это Сухов… то есть Зубатов…
– Насчет детей, кстати, я вас понимаю прекрасно. – Вадика вернул в реальный мир голос Николая, который, кажется, подвел, наконец, встречу к запланированному финалу. – У меня самого наконец-то родился сын. И сейчас я бы хотел показать вам, господа депутаты, главную драгоценность моей семьи.
Из боковой двери показалась императрица со спящим младенцем на руках. Ее сопровождал дюжий матрос, который был выбран на роль «дядьки» наследника. По рядам депутатов прошел легкий восхищенный шепоток. Дети вообще умилительны, когда спят, а знать, что ты первый вне Зимнего дворца, кому показали наследника престола…
Вся депутация в едином порыве опустилась на колени перед будущим повелителем России, уютно посапывающим на руках у матери.
– Перед вами мой сын, – полушепотом произнес Николай, несмотря на недовольный взгляд шикнувшей на него супруги. – Я уверен, что у большинства из вас дома тоже есть такие же малыши. И ради них мы должны постараться при нашей жизни сделать Россию лучшей страной для жизни из всех, что только есть на Земле. А все, кто захочет нам в этом помешать, должны будут убраться с нашего пути. Или мы их просто сметем…
А теперь, господа, ступайте с Богом. Идите и расскажите русскому народу обо всем, что тут увидели и услышали. И да не оставит Господь благодатью своей матушку Россию и чад своих в грядущую судьбоносную годину.
Глава 2. Ночь в серпентарии
Санкт-Петербург.
Декабрь 1904 – февраль 1905 года
Когда «господа выборные», получив напоследок из рук государыни императрицы и великих княгинь Ольги и Ксении иконки с ликом святого Николая Угодника и нарядно расшитые мешочки с «царским подарком» – конфетами, леденцами, пол-литровым штофом гербовой, мельхиоровым столовым прибором на две персоны, а также фарфоровым блюдцем и чашкой с росписью в виде имперского двуглавого орла и царского вензеля, нестройной гурьбой потянулись из залы на выход, наступил критический момент дня.
Да, сами члены рабочей депутации были вполне удовлетворены и неформальным общением с Николаем, и данными им обещаниями. Хотя обещано-то было далеко не все из того, что Гапон со товарищи успели понаписать в так называемом верноподданническом адресе от имени столичного пролетариата. Но спокойная, доброжелательная речь и вполне доступная общему пониманию логика императора, а также время за чаем, данное аудитории на спокойное размышление над сказанным, свое дело сделали. Плюс еще и комплекс вины из-за сорвавшегося цареубийства, ширмой которого сами выборные могли оказаться, причем со всеми вытекающими печальными для них последствиями как соучастников…
Однако все еще оставались два больших «но», отделяющих от краха как эсеровско-виттевский план госпереворота с легким темзенским душком, так и безответственные, злобненькие великокняжеско-гвардейские намерения пустить бунтовщикам
