наслаждения, как игра солнца с полированнными латами на коленях Хауберка. Над струями фонтана метались летучие мыши, их стремительный полет растревожил меня, и я вновь побрел между деревьями без всякой цели.
У артиллерийских конюшен было темно, а в казарме ярко светились окна офицеров, в здании сновали усталые солдаты с соломой, сбруей, корзинами в руках. Дважды сменились конные часовые у ворот, пока я прохаживался по аллее. Я посмотрел на часы. Почти полночь. Огни в казармах гасли один за другим, закрывались зарешеченные окна, через боковую калитку выходили офицеры, и в ночном воздухе бряцало оружие и звенели шпоры. На площади все стихло. Полицейский прогнал последнего бездомного, Вустер-стрит опустела, и теперь слышалось только, как переступает копытами лошадь часового и звенит сабля о седло. В казармах еще горели окна офицеров, но теперь там мелькали только денщики. Часы церкви святого Франциска Ксавьера пробили полночь. С последним ударом печального колокола сквозь боковую калитку прошла еще одна фигура, ответила на приветствие часового и, перейдя улицу, двинулась в сторону Дома бенедиктинцев.
– Луи! – позвал я.
Мужчина повернулся на каблуках и направился ко мне.
– Это ты, Хилдред?
– Да. Ты вовремя.
Я взял его под руку, и мы направились в сторону Палат смертников. Он заговорил о своей свадьбе, о милой Констанс, о блестящих перспективах, привлекая мое внимание к капитанским погонам, тройной нашивке на рукаве и военной фуражке. Мне кажется, я слушал, как звенит его шпага, внимательнее, чем его детский лепет. Наконец мы остановились под вязами напротив Палат смертников. Он рассмеялся и спросил, что мне от него нужно. Я жестом показал ему на скамейку под электрическим фонарем и уселся рядом. Он окинул меня пытливым взглядом, который я так не люблю у врачей. Я был оскорблен, но он не догадывался об этом, потому что я старательно скрывал свои чувства.
– Ну, старина, чем могу быть полезен?
Я вынул из внутреннего кармана рукопись и заметки о королевской династии Америки и сказал, глядя ему в глаза:
– Я все тебе расскажу. Дай слово офицера, что прочитаешь это до конца, не задавая вопросов. Пообещай прочитать, а потом выслушать то, что я тебе скажу.
– Хорошо, обещаю, если ты так хочешь, – вежливо ответил он. – Давай записи, Хилдред.
Он начал читать, озадаченно поднимая брови, с таким скепсисом, что я задрожал от гнева. К концу чтения брови у него нахмурились, а губы как будто сами сложились в слово «вздор».
Он явно скучал, но сначала ради меня пытался выглядеть заинтересованным, а в конце концов и вовсе оставил эти попытки. Он начал с того, что на красиво исписанных страницах узнал свое имя, а когда дошел до моего, то резко оторвался от чтения и взглянул на меня. Вспомнив о своем обещании, он возобновил чтение, незаданный вопрос остался на его губах. Дойдя до конца и прочитав подпись мистера Уайльда, он аккуратно сложил
