ему самому и придется расстреливать этого парня. От такой мысли на душе становилось муторно, и он старался не смотреть на Сергея, чувствуя перед ним безотчетную вину.
В такой-то момент к ним приблизился заключенный. Сергей повернул голову и увидел соседа по бараку – Пашу Ребрина. Остановившись в нескольких шагах, тот спросил разрешения дать Сергею курево. Надзиратель подумал секунду, потом кивнул.
– Давай, только быстро.
Паша быстро подошел, сунул в руки кулечек с махоркой и бумагу на самокрутки. Приблизив лицо, быстро проговорил:
– Держись, Серега, тебе клеят серьезное дело!
Сергей кивнул.
– Знаю. Ты вот что, скажи ребятам, чтобы к вечеру принесли мне в камеру иголку с нитками покрепче. Сделаешь?
– Конечно. А тебе зачем?
– Надо.
Сергей пожал протянутую руку, и Паша быстро пошел прочь.
Настал вечер. В изоляторе наступило время ужина. Сергей с нетерпением ждал этой минуты. Вот забрякали бачки в коридоре, распахнулась «кормушка». Раздатчик – Витя Зинченко (из заключенных) – заглянул внутрь и заорал нарочито грубо:
– Чего, как неживой, ворочаешься? Получай паек!
Он поставил на кормушку миску с баландой и пайку черного запекшегося хлеба, а сам подморгнул и показал глазами на пайку. Сергей быстро кивнул. Он уже понял, что в хлебе припрятано то, что ему нужно.
Кормушка захлопнулась, тележка с бачками покатилась дальше.
Сергей взял горбушку черного хлеба, подержал на весу, потом осторожно разломил надвое. Внутри мякиша была спрятана деревянная катушка с нитками, в которые наискось была воткнута толстая швейная игла. Сергей похолодел, глядя на эту иглу. Но делать было нечего, он должен исполнить задуманное. А иначе – смерть!
Но прежде надо было расправиться с ужином. Кто знает, когда еще ему удастся поесть.
Он уселся на топчан и придвинул к себе миску. Впереди была целая ночь, спешить некуда.
Он еще успел немного поспать и лишь глубокой ночью, когда стихли все звуки, принялся за дело.
В юности, которая теперь казалась ему чем-то вроде сновиденья, ему приходилось зашивать на себе раны от ножа – на левой руке, на бедре, а однажды даже на боку: это «хромой» порезал его финкой. Тогда было много крови, а рана оказалась пустячной. Сергей в горячке даже не почувствовал боли – сделал три стежка у себя на боку, как если бы он зашивал подушку, потом облил уже зашитую рану разбавленным спиртом и заклеил пластырем. И все обошлось. Даже шрама не осталось. Воспоминание это придало Сергею уверенности. Он нащупал в темноте катушку, вытащил иглу и размотал нитку – сантиметров сорок, этого должно было хватить. Дальше все происходило как бы само собой. Он запретил себе думать и просто смотрел на свои руки, которые совершали привычные движения: вдевали нить в игольное ушко, завязывали узел на конце сдвоенной нити; потом иголка приблизилась в темноте к подбородку… Сергей весь напрягся, перестал
