style="font-size:15px;"> Бабы Зины дома не было – к двери была прислонена большая суковатая палка, но на завалинке стояли несколько кринок и баночек и сохли на верёвке полотняные тряпочки и полотенца. «Ушла промышлять в лес», – подумал Андрей.
Уселся на большом песчаном бугре над озером, в котором когда-то купался с Эллиной. Осеннее озеро казалось чёрным, тяжёлым и маленьким.
Достал четвертинку водки, которую купил по пути, и сделал глоток из горлышка. Во рту остался вкус блевотины. Он отставил бутылку в сторону и откинулся навзничь, на спину.
Птицы не пели, кузнечиков не было слышно. Ещё тёплый, разогретый за лето сентябрьский лес стоял в ожидании.
Тяжело и устало прогудел мимо одинокий шмель.
Прямо перед носом на осенней паутинке висела крошечная сухая мошка.
13
Семь лет – как корова языком.
Как тараканы разбежались с кухонного стола, и нет ничего.
Правда, закончил институт с красным дипломом. Фиктивно оформился на работу инженером по строительству в совхоз «Красный луч», да так больше в конторе-то и не появлялся.
Непонятно зачем женился на красавице Циле Гурвич, и родила она ему очаровательную дочку Леру. Купил Андрей для них двухкомнатную кооперативную квартиру на Цилино имя. Но увёл Цилю вместе с дочкой какой-то милицейский полковник и увёз далеко на Урал, в холодный город Серов, пока мотался Андрей по области, асфальтируя бесчисленные и бесконечные сельские дороги.
С мамой отношения не складывались, она также, хотя и молча, винила Андрея за смерть отца.
Зато забил он в те годы всю свою городскую квартиру книгами, которые не читал, но так было модно. Вдоль всех стен стояли стеллажи, и на них тысячи корешков. Лёвка Бородич сам приносил ему, что считал нужным, а Андрей только платил. Правда, очень редко он доставал Чехова, садился в кресло и хохотал как дурак, читая «Сирену» или «Глупого француза».
Работа отнимала очень много сил и времени. За зиму надо было составить сотни смет, десятки договоров, объездить многие районы области. Весной – выбрать все материалы по фондам, установить отремонтированные микрозаводики на точках, проинспектировать и проинструктировать все двадцать с лишним бригад. Всё лето – тотальный контроль. Осенью – разборки и разводки: всегда кому-то чего-то недоплатил, но тут подключался дядя Савелий – и всё утрясалось.
Раз в неделю, обычно по субботам, Ворошилов оттягивался. В ресторане «Москва» в эти дни мест не было – столики все заказаны, здесь собирались погулять цеховики, жулики всех мастей и мажоры – золотая молодёжь начала восьмидесятых.
Швейцар и официанты шапку ломили, когда появлялся Ворошилов. Его знали и привечали все – «кормилец». Первый звоночек прозвенел там, в «Москве», – Андрей его не расслышал. Это потом уже на зоне он вспоминал, как Марик Смоленский, который учился с ним в школе, но на год старше, встречал его с рюмкой водки,
