Габриель Кароляк, шляхтич Виленской губернии.
– Невзорович? – взгляд Габриеля стал ещё менее приветливым. – Я знал Невзоровичей… пана Станислава и пана Ксаверия…
– Это мой отец и мой старший брат, – ухватив в словах Кароляка паузу, кивнул Глеб. – Я тоже слышал о Кароляках… они – родня Виткевичам…
– Верно, – снисходительно согласился Габриэль. – Мой отец и пан Викторин были женаты на родных сестрах…
– Так вы, ваша милость, стало быть, кузен Янека Виткевича, Валленрода? – удивился и обрадовался Невзорович.
– Вы знаете Валленрода? – обрадовался в свою очередь Габриэль.
– Мы соседи, а с Янеком мы – друзья, – пояснил кадет, и в этот миг, услышав деликатное покашливание Мицкевича, оба молодых шляхтича смутились и поворотились к нему.
– Прошу прощения, пан Адам, – первым справился со смущением (он был старше и опытнее) Кароляк. – Мы несколько увлеклись…
Ответом был весёлый взгляд Мицкевича и приглашающий жест.
– Ничего страшного, панове, – пан Адам, тем не менее, нахлобучил на голову шляпу. – Время не ждёт, надо спешить, иначе можно было бы и далее предаваться поиску общих знакомых и родни…
– …которых у нас много, – холодно добавил Кароляк и саркастически скривился. – Вся Литва – большая деревня, в которой Вильно – рыночная площадь у собора. Все всех знают…
– Вы, мой юный друг, меньше, чем на Варшаву, конечно же, не согласны, – неодобрительно, но снисходительно бросил Мицкевич, поворачиваясь к двери и крикнул в прихожую. – Юзек, моё пальто и кофры! Мы выходим!
– Безусловно, – всё так же холодно и твёрдо согласился с поэтом Кароляк, сбрасывая с плеча влажный комочек снега, а Глеб вдруг почувствовал обиду. Обиду за Литву, за укрытые в чащобах деревни и хутора, камышовые кровли крестьянских домов и гонтовые – помещичьих, за гонор застенковой шляхты… в общем, за всё.
Спускались по широкой полутёмной лестнице – впереди Юзек с тяжёлым кофром в руке, весь перекошенный на левое плечо для противовеса. За ним Глеб и Габриэль тащили кофр поменьше – для шляхтича не позор помочь старшему товарищу, даже если для этого придётся делать хлопью работу. И последним спускался почти налегке сам пан Адам, в одной руке – кожаный несессер с медными уголками и застёжками, в другой – плоский деревянный чемоданчик с пружинной задвижкой. На повороте лестницы (Мицкевич жил в бельэтаже и спускаться было – два пролёта) Глеб невольно покосился на чемоданчик, и пан Адам, перехватив его взгляд, пояснил:
– Там пистолеты. Мало ли что бывает в дороге…
– А в кофрах что? – полюбопытствовал Кароляк. – Тяжелы, холера ясна…
– Книги, друг мой, книги, – ответил Мицкевич, аккуратно сбрасывая со ступеньки какую-то засохшую с лета дрянь. Поморщился и сказал назидательно. – Пока что, к сожалению, не придумали способа, чтобы книги делать маленькими и лёгкими…
– Может и
