вообще не ахти какая. Глупая инициативность. Он сам разберется, кого привечать, а кого нет. Этого типа, пискляво сюсюкающегося с сестрой, очень хочется не чаем напоить, а выгнать взашей. Милане не три года, а шесть: почти первоклашка, и отношения к себе заслуживает куда серьезнее.
Мурат выуживает из шкафчика коробочку с ромашковым чаем. Мама пьет его, чтобы хорошо спать, а Мурат не выносит, как он пахнет. Вот им пусть и давится: ни к чему хороший чай переводить на сомнительных личностей.
«А у твоего брата умелые руки, да?» – голос сзади негромкий с ленцой. Мурат настораживается. Слишком жирно для игривости, слишком тупо для подката и недостаточно заинтересованно для простого любопытства. Немой вопрос повисает в воздухе.
«Доиграется – всеку».
Мурат смотрит на него во все глаза: на солнечные пряди с лоском у пробора, на круглощекое нахальное лицо. Слышит заливистый смех Миланы, страшась того, что это странно приятное ощущение может превратиться в мираж. Вдруг он моргнет, а за окном ночь и сестра, обняв коленки, снова плачет в шкафу?
Ее смех не прекращается. Милана улыбается этому парнише, льнет к нему, полная детского счастья, словно в лице незнакомца нашла такое же тепло, что и в объятьях матери.
Денис Царев. Как Мурат мог забыть о нем? Это имя наполняет выцветшие воспоминания красками. Семья Царевых – это узкий шумный двор, это переломанные цветы в клумбах и волдыри на икрах от жгучей крапивы. Это крашеный забор с выпавшей дощечкой и две гибкие золотистые яблони. Мурат помнит, как над перезрелыми плодами жужжали пчелы, как сок, сладкий и липкий, стекал по подбородку, когда его молочные зубы с хрустом откусывали украденное яблоко. В носу стоял запах скошенной травы и сладкого лета.
Денис глядит на Мурата с неловкой улыбкой. Рот у него большой и громкий, таким только смеяться до боли в животе или ругаться забористо. Это совсем еще зеленый мальчишка с избытком эмоций и непомерной жаждой общения. Уже не школьник, но еще не взрослый.
Денис с напускной усталостью вещает, что учеба на престижном факультете его не устраивает, дескать, не мое это, родители навязали. Мурат другого и не ждал. Очевидная безответственность, приправленная жалобами на жизнь. Подростковый максимализм на лицо. Даже о будущем спрашивать было как-то глупо – и так все ясно.
«Мне все-то восемнадцать. У меня есть право на ошибку» – Мурата от этой реплики коробит. Мгновение назад Царев недовольно фыркал, ныл, что его лишили выбора, а сейчас в открытую заявляет, что будет и дальше сидеть на родительской шее, свесив ножки. Ведь учится не абы где, а в Новосибирске, наверняка нужд не знает, но откровенно плюет на родительские старания и ничего сам не предпринимает, плывет по течению, не думая о завтрашнем дне. Совершеннолетие не дает право на ошибку. Это не волшебный возраст, это нарастающая куча дерьма, которую приходится разгребать самому, если хочешь выжить.
Мурат больше не намерен терпеть Царева у себя в доме. С матерью поздоровался, теперь пусть катится на все четыре стороны. Мама назвала его
