что там стряслось? Колбасы неправильной поел? И водкой прокисшей запил? – И, не поворачивая головы, спросил у медсестры: – Что там с анализами?
– Еще не приносили, выходные же…
– Фонендоскоп мой где?
Через щелочку я увидел, как доктор встал и одернул старорежимный халат с завязочками сзади. Он что, поклонник советской власти? Или забежал сюда со съемок сериала про больничку семидесятых? И из-под халата выглядывают ворот белой нейлоновой рубашки и страхолюдного вида галстук. Сто процентов, потеет в таком раритете ужасно.
– Наверное, на посту забыли, сейчас принесу, – произнес женский голос, перед этим рассказывающий анамнез болезни неизвестного студента, и я услышал шаги, сначала удаляющиеся, потом приближающиеся.
Фонендоскоп тоже на высоте. Тут у них точно можно музей советской медицины открывать.
Заменить звукопровод бурой резиновой трубкой – это нечто.
Меня послушали, довольно бесцеремонно ворочая при этом, потом пощупали живот.
– Ну, студент, что молчишь? Стыдно, что ли? Не переживай, здесь все свои. – И шепотом добавил: – Голоса-то есть?
Заботливую, но слегка насмешливую интонацию, которая должна показать, что доктору не все равно, и вместе с тем вселить надежду, что не все так плохо, я и сам могу изображать. Только почему я студент? Я учился тогда, когда этот поклонник синтетических тканей еще учился трехбуквенное слово на заборе без ошибок писать. Хотел сказать ему пару ласковых, но язык слушаться не захотел категорически. Так что на выходе получил невнятное мычание.
– А чего это он у нас не проспался до сих пор? Сколько аминазину укололи?
– Два кубика, по истории…
– А потом еще два, чтобы спать спокойно? Точно Бородина от обиды накачала юношу. С кем мне разговаривать?
Тут я не выдержал и отрубился.
Разбудили меня для приема пищи. Кормила санитарочка, такая, знаете, классическая, явно за пятьдесят, маленькая и с сильно сморщенным лицом. Короче, в иллюстрированной энциклопедии статья «Санитарка» должна сопровождаться именно ее фотографией, а не визжащей бабищи со шваброй наперевес. Тех просто сильнее слышно.
– Давай, миленький, поешь хоть, совсем ведь загнешься, – бормотала она свою мантру, ловко засовывая мне в рот ложку с какой-то бурдой.
Сил сопротивляться не было, и я предпочитал глотать. Только под конец замычал и даже мотнул головой. Попытался заговорить, и на этот раз получилось:
– Хватит… невкусно…
– Так это без привычки, больничная еда, – согласилась женщина. – А есть надо. Ишь, заговорил, а то девки говорили, совсем без головы. Как зовут тебя, помнишь?
– Помню… Волохов Виктор… Анатольевич…
– Что-то ты путаешь, миленький, – перебила меня санитарка. – Вот же написано: Панов Андрей Николаевич. – Она наклонилась к моему уху и быстро зашептала: –
